- Десять кентинарий золота.
- Подумаю с дружиной, - сказал Святослав.
Они подумали, и он сказал Калокиру:
- Вот наше слово: пятнадцать кентинарий будет не то чтобы много, но, пожалуй, довольно. А остальное мы возьмем сами.
- Прекрасный и пресветлый великий князь! - воскликнул Калокир. - Моим глазам радость смотреть на тебя, моим ушам радость слышать твои мужественные речи! Лишь истинный герой так не щадит себя самого и других, как ты не щадишь! Ты подобен великому Александру! Киру! Цезарю! Что пятнадцать кентинарий? Будь я император, я бы всей казны для тебя не пожалел! О, если бы я был императором, я бы распахнул перед тобой дверь сокровищницы - черпай сколько душа хочет! О, помоги мне такая рука, как твоя, занять престол - на что имею прав не менее всех других по благородству крови и по способностям, - чего бы я пожалел в награду? Ничего! В том числе - я бы оставил этой достойной руке Болгарию во владение. Болгарию, э?
На это ничего не сказал Святослав, только пронзительно светло смотрел на Калокира голубыми глазами. Уговорились о пятнадцати кентинариях.
Святослав пошел с дружиной и легко вошел в Болгарию, изнуренную войной. Огляделся и полюбил эту страну. Горы в ней были - крепости, воздвигнутые без человеческих стараний. Долины преисполнены плодородия. Люди доблестны, красивы и трудолюбивы.
Он облюбовал себе на Дунае город: Предслав, и стал его устраивать: укрепил стены, расширил и углубил крепостной ров. Император прислал сказать ему:
- Что же ты? Кончил дело, получай плату за труды рук своих и уходи.
Святослав ответил:
- Русь не поденщики, чтоб питаться трудами рук своих. Вы, греки, прочь идите из Болгарии и думать о ней забудьте.
И горными дорогами двинулся на греков.
Дорогами, где в пропасть скользит нога и водопады ниспадают по скалам прядями белой пряжи.
Где сосны растут без земли, уцепясь корнями за голый камень.
С Русью шли болгары и венгры.
И женщины были с ними, вооруженные как мужчины, умевшие биться копьем и ножом.
В тесных ущельях греки выскакивали вдруг, скатывали сверху каменные глыбы. Где местность позволяла, Святослав вызывал их на открытый бой. Какой-то грек в рукопашной схватке ударил его мечом по голове, сшиб с коня. На Святославе шлем был крепкий - обошлось. А грека тут же изрубили в куски.
После боя местность покрыта бывала телами и щитами. Святослав и его воины рубили деревья и складывали костры. Они отыскивали своих среди убитых и сжигали, и над пылающими кострами закалывали пленных, творя отмщение.
В горах стояли монастыри.
В один монастырь пришли ночью. С факелами шли по темному переходу, факелы озаряли каменные шершавые стены и балки над головой. Святослав рванул низкую дверцу - из мрака проступил девичий узкий лик под монашеским покровом, черные очи с крыльями ресниц, распахнутые ужасом, губы - два бледных резных лепестка. Уж каких не видал, но на эту красоту взглянул с изумлением. Велел вести за собой. Девственницей была гречанка эта, постриглась недавно. Он ее не тронул, послал старшему своему сыну Ярополку.
Отдыхать от походов Святослав возвращался теперь не в Киев - в Предслав на Дунае.
Сначала киевляне ничего не заметили: спали после обеда и не видали, как на той стороне, за Днепром, поднялись столбы дыма. Проснувшись, занялись кто чем и опять-таки не сразу обратили взор куда следовало, а обратив, не сразу уразумели, что эти бледные, как бы из тонкой редины, дымы, тающие в знойной дали, - знаки опасности, весть, что показался враг. Ну, конечно, побежали на княжий двор, объявляя по дороге встречным:
- Печенеги!
Когда Ольга, постукивая клюкой, поднялась на башню, крепостной вал кипел и гудел народом, глядевшим туда, откуда грозила напасть. И Ольга разглядела дальнозоркими старыми глазами, как ползут в траве печенежские кибитки.
Кибитки ползли медленно, вразвалку, как ползают в травах большие жуки. И, как жуки, то разбредались, то собирались в кучки.
В кибитках ехали их жены и дети.
Кибитки остановились. Было видно - там тоже жгут костры: пищу готовили.
Выпрягли лошадей: не спешили.
- Вишь, дерзкие! - сказал Гуда. - Как близко подойти осмелились!
- Раскаются, - сказала Ольга. - Ужо задаст им Претич.
Воевода Претич стоял с войском на том берегу для защиты со стороны степи.
Вдруг с вала крик раздался:
- Печенеги!
За Лыбедью показались всадники.
Отряд за отрядом выезжал из леса - видимо-невидимо - степные мелкопородные лошади, барашковые шапки.
Как они сюда пробрались, кто знает. Верно, ночью переплыли Днепр. Их лошади плавали в самых глубоких реках.
Что сделалось! Горохом посыпался народ по домам, за семьями и имуществом.
Дом не унесешь. Но можно одежу взять. Топор. Кувшин с зерном. Пряжу. Полотна, которые сама ткала, и мочила, и на солнце белила.
Ребятишки на плечах, корова на поводу, пес сзади сам бежит, - спешили киевляне укрыться в городе, за валом. Скрипя, закрылись городские ворота. Расселись люди по улицам со своими пожитками. В Киеве войска не было, печенегов не ждали с этой стороны, Свенельд был в Болгарии со Святославом, - оставалось надеяться лишь на Претича, что узнает о беде и придет выручать.
А в покинутых, неукрепленных концах Киева рассыпались печенеги на маленьких лошаденках. А на том берегу их жены кормили грудью детей и готовили пищу, ожидая своей части добычи, а Претич где-то ходил с войском и ничего не знал. В последний час перед тем, как сомкнуться кольцу осады, отъехал от Ольги гонец в Болгарию.
Сидели осажденные на земле под небом.
Сперва ели свои запасы. Потом Ольга стала кормить.
Она их оделяла, в справедливом равенстве, хлебом и мясом и квашеной капустой, пока еще оставалась с зимы. Но, не видя исхода своему сидению, они день ото дня становились злей и ругали ее корма на чем свет стоит - и скряга она, и кормит не вовремя, и капуста у нее тухлая. Почти так же ее поносили, как Претича.
Съели зерно. Съели коров и свиней.
Выпили воду в колодцах.
Душными ночами кричали на зловонных улицах бездомные младенцы на руках у бездомных матерей.
Младенцы умирали от живота.
Стали и взрослые умирать. Закапывали где придется.
Воевода Претич вышел к Днепру против Киева и увидел на правом берегу несметную силу печенегов. Войско сказало:
- С такой силой разве мы можем биться. Они нас перебьют, едва мы из лодок наземь ступим.
И, видя, что Претич стоит там бездельно и надежды больше нет, киевляне заговорили:
- Коли так, сдаваться надо. Один конец. Все равно пропадем от голода и жажды.
Один юноша умел говорить по-печенежски. Он взял уздечку и тихонько вышел из города. С уздечкой ходил среди печенегов и спрашивал на печенежском языке:
- Моего коня никто не видел?
