представлен неосведомленной публике, и который не имеет ничего общего с национализмом. Во всяком случае, русским.
И, наконец, наше видение возможного выхода из нынешнего тупика. Сразу подчеркнем, выхода для русского народа, но не для российского государства.
Ибо это государство – главный враг русского народа. Это не наши домыслы. Нынешний «воссоздатель» недобитой империи прямо сказал, что те, кто провозглашают лозунг «Россия для русских» «идиоты, либо провокаторы».
Ну, а мы отвечаем этому хозяину Кремля, что нам «Россия не для русских» просто не нужна. Тем более нам не нужна, «Россия без русских», которые начали вымирать после его воцарения в Кремле еще интенсивнее, чем при Ельцине.
2. Воспоминания о начале пути
Автору рановато писать мемуары. Тем более, что их обычно пишут бывшие большие начальнички, к которым мы не относимся. Но в то же время полезно вспомнить отдельные моменты, как сам «дошел до жизни такой».
Это полезно в первую очередь для себя самого. Но может оказаться занятным и тому, кто проявит интерес к этой нашей книге. Либо тем, кто проявлял интерес к нашим предыдущим литературным или публицистическим работам.
Итак, с чего же начать воспоминания ветерана Русского Движения, политического и идеологического течения, которое оппоненты называют фашистским?
Разумеется, с фашизма. С его проявлений, как говорили в веке ХIХ «в русском быту».
Кому-то может показаться странным, но «идеи фашизма», были после победы над ним весьма популярными среди русского народа, фашизм победившего и столь много от фашизма пострадавшего. Я не могу сказать обо всех поколениях и обо всех регионах страны. Но в среде мальчишек московских окраин моего поколения, рожденного в конце 1940-х и начале 1950-х, было весьма много «любителей фашизма».
Надо подчеркнуть, что это были обычные мальчишки из простых семей, чьими родителями были бывшие фронтовики или люди реально пострадавшие от войны.
Разумеется, теперь, с высоты своих лет и опыта, я понимаю, что это было не увлечение идеями фашизма, расизма или национализма, которых никто толком не знал тогда. Тем более мальчишки и подростки с московских окраин.
Это было увлечение эстетикой нацизма. Его стилем. Возможно, это стремление «обрести стиль» выливалось в такие формы потому, что собственная страна патологически не могла предъявить именно свой стиль. Поразительно, но, даже умудряясь иногда достигать реальных успехов в некоторых делах, СССР был удивительно бесплоден в создании того, что можно назвать стилем. Все-таки, вопиющая серость это не прерогатива «Единой России». Серость верхов и навязываемого ими образа жизни (причем образа жизни, не только бедных, но и богатых, которые умудряются сотворить серость даже в роскоши) была присуща нашей стране, как минимум, с 1917 года. А, скорее всего, и гораздо раньше.
Так что создать стиль страна не может и по сю пору. Именно поэтому многие во времена СССР (хотя отнюдь не большинство, но часть весьма значительная) обретала стиль, подражая как раз отрицательным героям советских книг, и особенно фильмов.
Восхищались «потенциальным противником», то есть Америкой в 1960-х, 1970-х и 1980-х., подражая манерам их «нехороших мерзавцев» и их обворожительных подруг. Восхищались белыми офицерами, красиво идущими в психическою атаку, из фильма «Чапаев». И с тоской пели якобы «белогвардейские» романсы. Восхищались и лощеными офицерами немецких спецслужб из фильмов о войне. Кстати, когда в 1970-х взрывной успех получил сериал «17 мгновений весны», многие серьезные критики уже в 1990-х обращали внимание на то, что значительная часть этого успеха объясняется тягой ко все той же притягательной эстетике нацизма, столь выразительно показанной в этом фильме.
Курьезно, но такое увлечение «врагами» идет параллельно с глумливым осмеянием тех, кого «приказывают любить». Так, восхищаясь каппелевцами из «Чапаева», рассказывают анекдоты про самого Чапаева, в которых он предстает откровенным дебилом.
И подражая немецким офицерам в манерах, рассказывают анекдоты о дебилизме своего собственного русского народа. Во времена моего детства это были анекдоты про «Ванте и Манте». Причем рассказывали их не некие «Шендеровичи по ТВ по указкам из Нью-Йорка и Телль-Авива», а дети русских пролетариев из Новоподмосковных бараков друг другу.
Здесь стоит, кстати, заметить, что неприятие казенного в крови у русского народа. И это имеет весьма глубокие корни, о чем мы скажем позже, а пока лишь остановимся на констатации данного факта. Но народ русский достаточно сильно запуган и задавлен. И в данной ситуации упомянутое неприятие по большей части не выливается в формы политические.
Но если появляется возможность проявить его в неполитической форме, это неприятие непременно проявляется. В данном случае если появляется некая притягательная эстетика, чуждая официозу, ей увлекаются и в силу тоски по стилю в условиях засилья казенной серости, и в силу возможности продемонстрировать неприятие этого государства таким относительно безопасным способом.
Именно этим, например, можно объяснить феномен Высоцкого, который был не просто популярен. Он предъявил свой собственный стиль, и, не говоря ничего прямо, яростно отвергал официоз. И подавляющее большинство народа приняло его чуть ли не как пророка. Что бы не шипели по его поводу иные казенные «патриоты», не добившиеся и сотой доли его славы.
Впрочем, мы отвлеклись.
Итак, достаточно массовое увлечение фашизмом я мог наблюдать с самого раннего детства. И, по логике вещей, должен был бы сейчас признаться, что сам был среди почитателей нацистской эстетики и рисовал свастики на стенах.
Увы, я этого не сделаю. Ибо данное увлечение обошло меня стороной. Фашизм был мне глубоко безразличен. И даже скорее неприятен. Что, впрочем, не мешало мне и весьма прохладно относится к действительности в стране «избавившей мир от фашистского чудовища».
Написавши слово «неприятен», я, задним числом, удивился поразительной точности этого определения своих чувств. Именно так. Я не испытывал к немецкому фашизму яростной «пионерской» или «комсомольской» ненависти. Которую, надо признать, испытывали многие. Ибо отнюдь не все увлекались «альтернативной эстетикой врагов».
