– Ничего, когда Партия народной свободы со своими союзниками придет к власти, вы еще организуете широкомасштабные поиски. А то, что вы нашли, касалось, как я понял, полемики Грозного по поводу христианских доктрин. И древнейших источников обоснования этой полемики.
– Да, вы правы. И это будет и научной, и политической сенсацией.
– Да, да, и поэтому вернемся к началу нашего разговора. На этой сенсации вы сможете сделать себе имя как журналистка. И заработать, кстати, побольше того, что лежит сейчас у вас на счету.
Пять миллионов уже лежали на банковском счете Тамары.
– Ну, а потом, – продолжал Уильям, – настанет очередь другого проекта, где вы станете самым осведомленным лицом мировой журналистики. Проекта русской национальной революции. С одним из лидеров которой вы так хорошо знакомы.
Он сделал значительную паузу, а присутствовавший при этом Кузнецов расхохотался.
– Я рад, что вы понемногу освобождаетесь от этой дурацкой русской ложной скромности, – заметил Уильям
И вот теперь они сидели под небесами, на которых горел Южный Крест, и молчали. Они были на террасе вдвоем. Так получилось в этот чудный тропический вечер. Тамара была одета ярко. В светло-серую мини- юбку и василькового цвета рубашку. Ее волосы были убраны назад и вверх, открывая стройную гибкую шею.
Они сидели друг против друга в белых плетенных креслах качалках. На столе стояли два высоких стакана с каким-то удивительным пряным коктейлем.
– Знаешь, княжна, эта обстановка и ситуация кажется мне такой неестественной. Прямо сон какой-то, или спектакль, который я смотрю со стороны.
– Да, в чем-то ты прав. Но, не буду юродствовать, я начинаю привыкать. Во Флориде у меня будет дом не хуже. К тому же на берегу океана. И я буду жить, как княжна.
Она помолчала. И потом вдруг не к месту заговорила совсем о другом.
– Но не только ради этого я участвовала в нашей эпопее. Я действительно ненавижу наших врагов. И мне очень симпатичны ваши цели вы сами, в чем-то наивные, в чем-то фанатичные, в чем-то расчетливые. Но последовательные и упорные борцы со всей этой сволочью.
– Ну, мы и вообще ребята неплохие.
– Неплохие, кто же спорит. Но знаешь, почему я так ненавижу наших врагов, всех этих чинуш, вояк, ментов? Потому что они по природе своей продажные псы. Нет, не псы, а неодушевленные предметы, лишенные главного человеческого качества – свободы воли. Ведь смотри, сегодня одни законы, и они служат им, завтра другие и они уже служат новым. В этой ситуации даже взяточники лучше добросовестных служак. Ибо первые как раз продажные псы, то есть хотя бы нечто живое, а вторые просто инструменты. Но не механические, а из мяса и костей.
– Да, ты права. Знаешь, я был поражен, читая о шефе гестапо Мюллере. Начал карьеру как результативный борец с нацистскими незаконными акциями. Потом стал цепным псом нацистов. Но при этом считал их идеи глупыми. В НСДПА вступил чуть ли не в 1940 году, или в 1939. Впрочем, не в этом дело. Важно, что не в 1933 и даже не в 1935. Всю жизнь сочувствовал красным. В разгар войны не стеснялся называть себя поклонником Сталина. И одновременно посылал в лагеря тех, кто думал так же как и он. А в 1945 сдался не нам, а американцам. И тайно находясь у них, активнейшим образом помогал им в борьбе со своим любимым Сталиным. Для нормального человека бред. Но все они именно такие.
Сегодня ловят за антисоветские анекдоты, а завтра возглавляют службу безопасности у самого прозападного медиа-магната Гусинского.
– Да, невозможно иметь дело с людьми, действия которых не зависят от их убеждений. Ведь таких бесполезно убеждать. Их можно только уничтожать. А это отбрасывает современную цивилизацию, основанную на убеждении и гибких методах управления, назад.
– Знаешь, я поймал себя на мысли, что необычно слышать такие формулировки от женщины.
– Опять ты ошибаешься в этом вопросе, Михалыч! От бабы такие слова трудно услышать. От бабы! А от женщины вполне даже возможно. Тем более, от колдуньи и княжны.
– Да, ты и впрямь колдунья. Я бы даже сказал, алхимик. Ибо сумела обратить в полноценного человека одного мента.
– Издеваешься, Михалыч? Зачем? Это не по-товарищески, ты же знаешь, как мне трудно.
– Извини, я не хотел тебя обидеть, но я просто констатирую факт.
– Не могу я, Михалыч, его кинуть. Не могу! Ты должен понять это! Ведь, несмотря на всю твою дубовость, как раз ты-то и можешь это понять. Я не буду княжной и ведьмой, если нарушу слово. Потеряю я что-то, понимаешь?!
– Понимаю, княжна, понимаю. Но никто и не предлагает тебе его кинуть.
– Врешь ты, Михалыч! Врешь! Ты бы очень хотел этого. И не только ты. Вы все. Молчи! Я знаю. А если это не удастся, то в качестве утешительного приза хотел хотя бы затащить меня сегодня в койку. На прощание, так сказать и в отместку презренному менту. Но не будет и этого. Сегодня, во всяком случае. Давай просто сидеть под этими звездами до утра, говорить и пить этот чудный коктейль.
Ты же не поскучнеешь разом и не уйдешь спать, узнав, что меня к себе не затащишь?
– Ведьма ты княжна, – рассмеялся он. – С другой именно так бы я и поступил. Но сегодня, наверное, просто спать не хочется. Наколдовала, поди?
– Не без этого, – усмехнулась она. – Ну, давай развлекай даму умным и занимательным разговором в ночь перед прощанием.
– Давай о живописи, не возражаешь?
– Давай.
