— Удалось ли вам что-нибудь выяснить, отец Томислав?
Сельский священник некоторое время не отвечал — он должен был прежде преодолеть охватившее его волнение. Когда Томислав заговорил, голос его был усталым и равнодушным:
— Пожалуй, да. Отец Петр сразу обратился к вождю неведомых пришельцев, так как заметил, что тот немного знает по-латыни. Этого не следовало делать. Вождь преисполнен сознания своего высокого достоинства и глубоко страдает. Он страдает от ран, но еще сильней мучает его страх за судьбу своих подданных. А он, вождь, сейчас в положении раба, которым помыкают все, кому не лень. Люди насмехаются над обычаями его соплеменников, хотя эти нравы никому не вредят, разве что, пожалуй, им самим… Так чего же вы хотите? Разумеется, вождь с негодованием отвернулся и не желает вести какие бы то ни было разговоры. Господин жупан, лучшее, что вы можете сейчас сделать, это послать к ним лекаря, который пользует ваших солдат, надо оказать помощь больным и раненым.
— Ну, хорошо, так у вас все-таки состоялась беседа с этим вождем? Что он сказал? — спросил Иван.
— Я узнал не слишком много. Но, по моему твердому убеждению, дело не в том, что он хотел что-то утаить. Его познания в латинском языке весьма скудны, слова он произносит на свой лад, так что я с трудом его понимаю. Признаться, — Томислав усмехнулся, — и моя латынь оставляет желать много лучшего, потоиу-то дело и идет так туго. Но главное, мы с ним настолько чужды друг другу, настолько разные, что о взаимопонимании просто не может быть речи. Да и времени у меня было всего час или два. Однако он сразу же заявил, что его народ пришел к нам не воевать, а искать пристанища на дне моря.
Иван Шубич и капеллан не очень удивились этим словам, потому что внешний вид пленников однозначно говорил о том, что они живут в воде.
Томислав продолжал:
— Они приплыли сюда со своей далекой родины, откуда-то из северных морей. Что побудило их к столь опасному путешествию и каким образом они его совершили, я не понял. Вождь сказал также, что они не христиане. Кто они — так и осталось пока загадкой. Он просит, чтобы мы отпустили их в море, и обещает, дескать, они уплывут и никогда больше нас не потревожат.
— Наглая ложь, — заявил капеллан.
Иван спросил:
— Вы полагаете, вождь был вполне искренним?
Томислав кивнул:
— Да. Конечно, дать в этом клятву я не решился бы…
— Ну а какова их природа? У вас есть соображения на этот счет?
Томислав задумался, глядя куда-то поверх голов своих собеседников.
— Гм… Пожалуй… Скорее, кое-какие догадки или даже одна догадка. Но это лишь предположения, основанные на некоторых рассказах моих прихожан и на том, что я когда-то читал или слышал от людей… И еще… на моем, да, на моем собственном опыте. Было бы лучше, если бы мое предположение оказалось неверным.
— Эти пленники — смертные?
— В том смысле, что могут быть убиты или погибнуть — да.
— Отец Томислав, я не про это спрашиваю.
Священник вздохнул.
— Моя догадка вот какая. Они ведут свой род не от нашего прародителя Адама. Это не означает, — поспешил продолжить Томислав, — что они несут нам погибель. Вспомните леших, домовых, половиков и прочих вполне безобидных духов. Конечно, они иной раз, бывает и навредят, спору нет, но нередко они становятся добрыми друзьями простых людей…
— А вилия! Про вилию-то не упомянули, — вмешался капеллан.
— Прекратите! — вдруг гневно крикнул Иван. — Ни слова больше, слышите, вы! Мне ничего не стоит попросить епископа назначить в замок другого капеллана вместо вас. Извините, отец Томислав, — добавил он уже спокойнее.
— Я… не такой уж обидчивый, — запинаясь ответил священник. — Что верно, то верно — в последние годы вилия нет-нет да и покажется возле нашей задруги. Господи, прости и помилуй злых на язык людей… — Томислав расправил плечи и продолжал:
— Так вот, по-моему, лучшее, что мы можем сделать — это отпустить пленников на все четыре стороны. И для нас это будет благом, и Господу такое решение будет угодно. Надо отвести их обратно на берег моря, если хотите — под стражей, отвести и навсегда с ними распрощаться.
— Я не могу взять на себя такую ответственность, — ответил Иван. — Мне необходимо получить распоряжение бана. Но даже если бан и повелел бы их отпустить, я этого не сделаю, прежде чем не буду твердо убежден, что эти существа не принесут нам несчастья.
— Понимаю, — сказал Томислав. — Ну что ж, тогда вот вам мой совет: держите их под стражей, но пусть с ними хорошо обращаются. А вождю позвольте пока что поселиться у меня. В задруге, в моем доме. Так мы с ним сможем поближе познакомиться.
— Что? Вы с ума сошли! — воскликнул отец Петр.
И жупан тоже удивился:
— В самом деле, безрассудное решение. Ведь этот вождь великан, гигант.
Сейчас он слаб, но скоро он оправится от ран. Вы не боитесь? Ведь он запросто может разорвать вас на куски.
— С чего ему вдруг на меня нападать? — негромко ответил Томислав. — Ну а если и так — он убьет только мою плоть. Мои прихожане зарубят его, если он совершит такое преступление. А я давно уж не страшусь покинуть этот мир.
Задруга, где ведал приходом отец Томислав, была небольшим крестьянским поселком. Проживала там от силы сотня человек, по большей части состоявших в родстве между собой. Путь из Скрадина в лесной поселок занимал целый день, дорога шла сначала на север, потом сворачивала к западу и вела через леса, окружавшие озеро, которое с дороги не было видно. Когда-то крестьяне пришли сюда, вырубили лес на небольшом участке возле ручья и завели хозяйство. Они пахали землю, держали кое-какую скотину, валили и жгли лес, добывали древесный уголь, охотились на зверя и птицу, расставляли силки и устраивали западни.
Свои поля крестьяне возделывали сообща, всей задругой, словно вольные землевладельцы. В действительности большинство из них были крепостными, но это никак не отражалось на их жизни, потому что хорватская знать, как правило, не притесняла крепостных и те не стремились получить у господ вольную.
Дома в задруге стояли двумя рядами вдоль единственной улицы, вокруг лежали поля, в селении же вдоль дороги зеленели высокие тенистые деревья, которые сохранили, когда валили лес и строили поселок. В бревенчатых домах. под соломенными кровлями обычно имелась одна, реже две горницы, вместо фундамента в них был подпол, служивший хлевом, дверь в жилые помещения выходила на высокое крыльцо. Дорога, разделявшая два ряда домов, зимой превращалась в тонкую колею, летом же была покрыта пылью и коровьими лепешками. Однако красивые зеленые палисадники и цветники поглощали вонь навоза, а мух жители задруги по привычке не замечали.
Позади каждого дома находился двор с хозяйственными службами. По обеим сторонам двора тянулись низкие дощатые сараи, укрепленные на тощих сваях с крестовиной внизу, которые походили на птичьи лапы — как у избушки на курьих ножках, где жила сказочная Баба-Яга. В сараях хранились земледельческие орудия и нехитрая крестьянская утварь. Во дворах стояли и расписанные веселыми яркими узорами телеги. В одном конце сельской улицы был маленький домик, где помещалась лавка, в другом — церковь, почти такая же маленькая, как лавка. Деревянные стены церкви украшали нарядные расписные орнаменты, увенчанный крестом купол имел форму луковки. Своей мельницы в задруге не было, но на том месте, где когда-то была построена водяная мельница, сохранились остатки фундамента и наполовину размытой земляной плотины.
Вокруг поселка лежали поля и луга. Лесу пришлось потесниться, местами он совсем близко подходил к задруге, местами отступал чуть дальше, но высокий зеленый вал дремучих лесов окружал поселок со всех
