Тюдор прожевал хлеб и выпил еще один глоток эля. Бесполезно говорить этому человеку о замыслах или о необходимости. Он знает только свои личные потребности и ему нет дела до общего блага. Да и стоит ли объяснять ему, что одни страдают ради блага других, если эта теория была выше понимания крестьянина.
– Армии не будут сражаться здесь, – произнес, наконец, Генрих. Это было похоже на правду, если только Глостер не передвигался слишком быстро. В любом случае Генрих уже был готов предложить утешение крестьянину взамен его молчания. Он был уже не рад, что так бездумно развязал ему язык. У Генриха были беды и похуже.
– Какое это имеет значение, – выражение злости на лице крестьянина сменилось отчаянием. – Когда я был ребенком, королем был Генрих. Затем к власти пришел Эдвард, а с ним и новый землевладелец. Потом Эдварда сменил снова Генрих и опять другой землевладелец, затем Эдвард, затем Ричард, сейчас снова Генрих. И каждый раз лорд новый, и снова надо платить аренду. Будет война или нет – все равно ничего не останется.
– Почему? Ты ведь уже заплатил ренту. – Генрих пожалел о том, что задал этот вопрос. Но слова слетели с его губ раньше, чем он успел подумать.
– Да, я заплатил, и об этом записано в книжке лорда. Но у нового владельца будет новая книга без единой записи. Новый управляющий ничего не будет знать, а старый ничего не будет помнить.
– Так, – сказал Генрих, помимо воли заинтересовавшись разговором. Это была поучительная игра. Он должен запомнить все и сделать что-нибудь, если сможет.
– Ты должен требовать расписку от землевладельца об уплате ренты, – посоветовал он.
– Кто узнает, что написано на бумаге. Бумага приносит только беду.
Генрих готов был рассмеяться отчасти по поводу подозрения крестьянина к написанному слову, а отчасти от сознания того, что замечание было весьма правдивым. Если бы он не получил письмо, в котором ему предложили корону, разве был бы он сейчас здесь? С точки зрения тренировки интеллекта, этот вопрос был интересным. Как безграмотный человек мог узнать, что написано в расписке?
– Я подскажу тебе, – сказал Генрих. – У тебя должна быть своя собственная книга. Отнеси ее к священнику и пусть он в ней укажет день, год и величину арендной платы. Служащий лорда или управляющий должен скрепить все это печатью лорда, когда ты будешь платить или приносить свой урожай. Тогда для тебя и для других все станет ясно.
Наступило долгое молчание. Глаза Генриха закрылись, и он утомленно прислонился к стене. Он не верил в то, что этот человек или его внук отважится причинить ему зло. Они никогда не смогут воспользоваться его лошадью или доспехами и поэтому нечего бояться, что они причинят ему зло. И все же он не мог уснуть из-за неудобств, а также из-за намерений отчима, которые не давали ему покоя.
– Священник не сделает это бесплатно.
Глаза мгновенно открылись. Свеча догорела, и темная тень старика притаилась перед ним. Генрих повернул голову, и ощутил боль в шее. Он осознал, что задремал. Генрих воздерживался от истерического хохота при мысли о том, к какой важной проблеме было приковано внимание короля Англии и в каком темпе шла беседа, если один из ее участников мог дремать между высказываниями.
– Это стоит того, чтобы отдать священнику несколько яиц и одного или двух цыплят, – посоветовал Генрих и снова закрыл глаза.
– Но поставит ли лорд или его служащий печать?
Может быть, стало светлее? Генрих посмотрел вверх через отверстие для дыма в крыше. Возможно, но все еще была ночь.
– Если вы пойдете все вместе, всей деревней платить арендную плату, – продолжал Генрих, – если у каждого будет книга и если каждый заплатит, тогда священнику этого будет достаточно, и он пойдет с вами. А если священник будет с вами, служащий или управляющий скорее всего поставит вам печать.
– Возможно.
Снова наступило молчание. Минуты медленно превращались в часы. Генриха охватил более глубокий сон. Он даже не почувствовал, как рука крестьянина поддерживала его, когда он покачнулся в одну сторону. Он открыл глаза только тогда, когда судорога свела шею, и он ощутил острую боль. Небо казалось серым через отверстие для дыма. Генрих протянул руку к шее и застонал.
– Хотите пить?
Ему протянули наполненную чашу. Генрих взял ее, выпил и снова застонал, когда повертел головой из стороны в сторону. Он встал, и ему тут же предложили руку, чтобы он не потерял равновесие.
– В следующий раз, когда буду платить за аренду, я попытаюсь сделать так, – сказал крестьянин, как будто последнее высказывание относительно арендной книги было произнесено только что. Генрих открыл дверь и вышел на воздух. Воздух был приятный и свежий; он забыл о зловонии в хижине и вспомнил о нем только сейчас. Мальчик проскользнул за его спиной и пошел за лошадью под навес. Генрих приподнял нижний край доспехов, нащупал нижнее белье и помочился. Он ощутил жуткий голод. Он знал, что его люди неистовствуют от беспокойства за него, но глаза его сверкали от удовольствия. Он повернулся и улыбнулся. Ему хотелось дать что-нибудь этому крестьянину. Но у него не было с собой кошелька, а оставить кольцо или драгоценность означало бы скорее подвергнуть опасности крестьянина, чем вознаградить его.
– В течение многих лет, иомен, начиная с сегодняшнего дня, ты можешь говорить детям твоих внуков, что Генрих, король Англии спал в твоем доме, ел твой хлеб, пил твой эль, а сам должен помнить, что король Генрих говорил тебе о том, как найти справедливость в своем деле об уплате аренды. Я обещаю это тебе. Во имя крыши над головой, хлеба и эля, которые ты мне предложил, твой землевладелец сам поставит печать в твоей книге, и у тебя не будет нового землевладельца в этом сезоне уборки урожая. Как твое имя и как называется твоя деревня?
– Дж… Джон, милорд, – было видно, как дрожал этот человек. – Джон из Каннок Вуда.
– Я запомню ради твоего блага.
Не раздумывая, он пришпорил лошадь и ускакал.
При свете дня Генрих не боялся сбиться с пути. Все дороги вокруг вели в Ликфилд, где должна была
