покупала индейские, серебряные и черепаховые, украшения. Обратив внимание на красно-белые полосатые киоски, где продавались «хот догс», и на множество припаркованных перед ними автомобилей, Слэш почувствовал благоприятную финансовую возможность.
Акции продавались только в провинции, и их подлинная стоимость явно недооценивалась. В конце 1971 года Слэш начал покупать их по шесть, затем по шесть с половиной долларов. Когда у него было семнадцать процентов всего пакета, которым владела фирма, ее основатель, бывший хозяин цирка, побоявшись, что Слэш вытеснит его с президентского места в компании, которую он основал, предложил выкупить акции по девять долларов за штуку. Слэш нажил два с четвертью миллиона, и даже в условиях инфляции такую прибыль нельзя было назвать «взбитыми сливками».
Слэш сделал открытие, что вовсе не обязательно покупать компанию, чтобы получать сверхприбыли. Достаточно сделать вид, что он собирается ее купить. Он был прав, когда говорил, что на Уолл-стрите нет правил игры и все, что требуется от игрока – создавать их по ходу действия. Когда-то его слова считались кощунством. Теперь они казались пророчеством.
– В моде абсолютно все, – сказал Слэш репортеру из журнала «Бэррон», объясняя недавнее изменение в своей инвестиционной стратегии, – и я следую моде, и дело с концом.
– Вы ей следуете или ее создаете? – спросил репортер. В ответ Слэш одарил его сокрушительной, многозначительной, загадочной улыбкой, и репортер озаглавил свое интервью «Диор биржи».
Слэш быстро отвернулся от прибылей, связанных с недвижимым имуществом, и воротил рынка, которые помогали ему наживать деньги в шестидесятые годы, и направил внимание на мелкие, с небольшим оборотом, компании, которых выискивал его тщательно подобранный и фанатически ему преданный штат помощников из восьми человек во главе с Артуром Бозмэном. Слэш стал скупать акции большими партиями, и в страхе, что он возьмет над ними верх, администрация компаний предпочитала выкупать акции у Слэша по более высокой цене, чем он платил за них.
В 1973 году еще три компании, «Электрикс» – производитель домашней машинерии, «Уиллс» – компания по прокату автомобилей и «Малый мир» – туристическое снаряжение, откупились от него таким образом. Все это делалось на строго законных основаниях, и акционеры были ему признательны, что дивиденды повышались и прибыли гарантировались. Казалось, Слэш нашел неистощимый золотой источник, и Трип теперь считал, что это он открыл Слэша и является его главной опорой.
– Мы всегда с тобой, – говорил он, обнимая его за талию и осведомляясь, не желает ли он стать кандидатом в члены клуба «Никербокер».
– Знаю, – отвечал, смеясь, Слэш и вступил в клуб, а Трип уже в десятый раз повторил:
– Мы с тобой на все сто процентов.
– Я уже не просто делаю деньги, – сказал Слэш Диди, и в голосе его звучали и самодовольство и радость от сознания своего могущества. – Я создаю будущее. Я создаю его для Расса. И для Клэр тоже.
Слэш, выросший в сиротском приюте, теперь начал мыслить как основатель династии. Он делал деньги – для Расса и Клэр. Он поддерживал знакомство с нужными людьми – для Расса и Клэр. Он превращался из аутсайдера в нужного человека – для Расса и Клэр. Человек, который некогда думал только о настоящем, теперь влюбился в будущее.
– «Вчера» – это путы на ногах, – говорил он Диди. «Сегодня» – представляет интерес, но я живу для Будущего.
Завтра, знала Диди, должно было воплотить в действительность его мечты о будущем детей, и особенно Расса, который станет его наследником, партнером, продолжателем, его защитником от козней судьбы.
Слэшу не только предлагали членство в клубе. Благодаря стараниям Диди он теперь выглядел и действовал так, словно имел на это членство прирожденное право. Благодаря Диди Слэш утратил вид вечно беспокойного, чующего подвох, готового на все голодного чужака.
Благодаря Диди его дешевые, купленные на распродаже на Нижней Пятой авеню костюмы уступили место вручную изготовленным дорогим изделиям элегантного портного с Пятьдесят седьмой улицы. Благодаря Диди его рубашки выписывались из Лондона, а обувь из Милана. Даже Эмили Пост, блюстительница этикета, теперь благодаря Диди одобрила бы его манеры за столом. Он мог с апломбом прочитать меню во французском ресторане или программу благотворительного гала-концерта. Его все еще недостаточно отшлифованная грубоватая речь, типичная для ньюйоркца, только усиливала его обаяние.
– Не вздумай тут ничего улучшать, – предупредила его Диди, когда он стал подумывать, а не пойти ли ему к специалисту, ставящему правильное произношение, но одно дело выглядеть как все, и совсем другое – говорить как все.
И Диди, с ее удивительно тонким чутьем стиля и соответствия положению, была совершенно права. Она инстинктивно понимала разницу между обыкновенным совершенством и обаятельной недостаточностью.
В начале 1974 года, в ознаменование десятой годовщины их брака, Слэш купил три верхних этажа в доме 735 на Парк-авеню. Апартаменты, первоначально выстроенные для королевы косметического бизнеса сороковых годов, состояли из тридцати комнат, включая специальную комнату для столового серебра, полностью оснащенный гимнастический зал и зал для танцев. Но что самое главное – они были двумя этажами выше и на один этаж больше, чем двойное помещение, которое занимали Люстер с Эдвиной, Рассел и Джойс.
– Имеет вид, – сказала Нина, после того как Слэш провел ее по всей квартире, продемонстрировав ее достоинства. Она и Марио все еще жили в неказистой квартирке в Челси. Нина охотно бы тратила свои деньги на домашнее устройство, но взрывной итальянский темперамент Марио не позволял ему брать деньги у женщины, тем более что он жил в ожидании роли, которая его прославит. Нина, обитая в доме без лифта, ежедневно вынужденная одолевать лестницу и сражаться с гордым, но неверным артистом, даже и не пыталась скрыть зависть, снова задавая себе вопрос: почему же Диди достаются только земные блага и жизненные удачи?
– Не так плохо для сироты из приюта святого Игнатия, – сказал Слэш. Он старался говорить небрежным тоном, но не мог скрыть чувство обуревавшей его гордости при виде своего великолепного приобретения. Эта гордость питалась такой жаждой денег, таким неукротимым честолюбием, что Нина, стоя с ним рядом на двадцатом этаже здания, с которого открывался великолепный вид на Манхэттен, была почти что наэлектризована их силой.
– А это символично, то, что ваша квартира расположена выше, чем лютеровская? – спросила она.
