когда-то с Томом, она настолько была увлечена своей идеей, что не замечала, какое гипнотическое воздействие произвела на своего собеседника. – Это будет новинка века, новое слово в парикмахерском деле, целая революция на рынке сбыта. И это позволит вашей «Премьере» от успеха в малом масштабе добиться глобального успеха!
Стэн тяжело вздохнул. Он уже порядком устал, слушая ее. Она ворвалась, как громила, в его тихую обитель. Она перевернула все вверх дном, и, наконец, она заразила его своим энтузиазмом.
– Ваша взяла, – ворчливо сказал он. – Черт побери, дайте мне подумать. Приходите завтра, и мы продолжим разговор.
Когда Лана, поднявшись, направилась к двери, Стэн вдруг спросил:
– Скажите, вы когда-нибудь улыбаетесь? – Он с удивлением заметил, что, даже когда она возилась с бигуди, меняя прически, лицо у нее было сурово-мрачным, как у могильщика.
Лана обернулась и посмотрела на Стэна.
– Будет хороший повод, – ответила она с вызовом, – и вы увидите мою улыбку.
С этими словами она открыла дверь и вышла.
Стэн, глядя ей вслед, откинулся на спинку кресла. Бог с ними, с платиновыми волосами, блестящими, как шелк, а вот ее фигура многого стоила. Он почувствовал забытое волнение, представилось, что будет, если обнять ее. Нет, есть еще порох в пороховницах. Не все еще потеряно. Но это не сейчас, не время еще.
Вместо Ланы улыбался теперь Стэн. «Будет хороший повод», сказала она. Он с удовольствием даст ей такой повод, с превеликим удовольствием. Стоит ей только захотеть.
Эмма Спарлинг, дама из высшего общества, была первой клиенткой Ланы в ее парикмахерском салоне в Хайаннисе. Семья Спарлингов жила в Бостоне, но лето они проводили в Хайаннисе, а зиму в Палм-Бич. Благодаря Эмме Лана приобрела свою парикмахерскую здесь.
Муж Эммы, принадлежавший к интеллектуальной элите Новой Англии, стал бизнесменом и разбогател, когда получил в наследство небольшую фабрику домашней утвари. Вложив в нее деньги и собственную смекалку, он превратил ее в процветающее и доходное предприятие, выпускающее столь необходимые тостеры, миксеры, соковыжималки, электрические утюги и консервные ножи. После беседы со Стэном Лана отнесла датские бигуди Франклину Спарлингу, на его фабрику в предместьях города Провиденс.
Франклин был полной противоположностью Стэну Фогелу. Стэн был похож на бульдога и обладал поистине бульдожьей хваткой. С хрипловатым голосом, жестким местным акцентом, пронзительным и настороженным взглядом и грубоватым смуглым лицом с темной аккуратной бородкой, он не был лишен обаяния, силы и мужественности. Одевался он в дорогие костюмы, несмотря на внешнюю неотесанность, питал слабость к шелковым сорочкам и костюмам из мягкой шерстяной ткани. Он мнил себя франтом.
Франклин Спарлинг, наоборот, был похож на породистую борзую, худощав, с аристократической осанкой, типичный англосакс с удлиненным лицом, голубыми, светившимися умом глазами и нежной кожей. Одевался он небрежно под английского сквайра, но ничего провинциального в нем не было, а для Ланы он был первым человеком с университетским образованием, которого она встретила. У него были безукоризненные манеры, не в том смысле, что он умел правильно держать вилку в руках, но он умел с одинаковым уважением и вниманием относиться как к посланнику, так и к привратнику.
Лана и ему повторила все то, что говорила Стэну об электрических бигуди, продемонстрировав их на своих волосах, а затем прямо спросила, смог бы Франклин Спарлинг выпускать их в Америке и соответственно по ее стандартам.
– Возможно, – ответил он. – Но зачем? – Его изысканный гарвардский акцент напомнил Лане Рассела Далена. Так научиться говорить можно лишь за большие деньги, подумала она. Но он, не дав ей ответить, уже испортил все типичным высокомерием янки.
– Кто захочет пользоваться ими и жечь свои волосы?
– Хотите пари? – с вызовом ответила Лана. Она-то знала: какая женщина не пойдет на все, лишь бы быть красивой.
Хлопоты с оформлением авторских прав на электрические бигуди и регистрация марки отнимали почти все время у Ланы, и ей пришлось поручить матери контроль над двумя новыми парикмахерскими. Милдред теперь проводила все свое время в поездках то в Хайаннис, то в Палм-Бич, оставляя подолгу Уилла одного в Уилкоме.
Несмотря на то что ей приходилось много работать, Милдред даже помолодела, когда ее денежные проблемы были частично разрешены. После семи тщетных попыток бросить курить она, наконец, избавилась от этой дурной привычки, и наградой был вновь вернувшийся прекрасный цвет лица, бывший всегда ее гордостью. В свои сорок пять она как будто родилась заново. И все же, к удивлению и досаде Ланы, она не собиралась разводиться с Уиллом.
– Он просит не бросать его, – пыталась она объяснить дочери свою верность Уиллу, которую иногда даже сама не понимала. Что такое верность? Или чувство вины? Неужели они нечто неизбежное? Она не знала. Она лишь чувствовала какую-то власть мужа над собой, он чем-то удерживал ее, и порой ей совсем не хотелось быть свободной. – Он даже собирается лечиться, – сказала она, как бы себе в оправдание.
Чтобы быть поближе к месту своего постоянного пребывания, Лана переселилась в Провиденс.
– Я кажусь себе теннисным мячом – то я здесь, то там, – сказала она, имея в виду контору фирмы «Премьера» в Уэстчестере и фабрику Фрэнка Спарлинга в Провиденсе.
Она одновременно работала с Фрэнком над американской моделью электрических бигуди и подписала контракт со Стэном Фогелом об открытии в его фирме «Премьера» нового отдела оптового сбыта новинки. Единственным служащим этого отдела, разумеется, была она сама. Лана снова согласилась на совсем небольшое жалованье, чтобы иметь право на комиссионные от продажи бигуди. Лана предвидела такую же выгоду в будущем, какую получила в свое время от контракта с Эдом Хилсинджером, когда брала на себя управление «Шкатулкой». Теперь она более чем охотно шла на это, договариваясь со Стэном и поступаясь выгодой сейчас, ради той, что еще будет.
– Это окупится потом, – успокоила она Спарлинга, когда тот высказал сомнения, правильно ли она поступает.
– Что ж, надеюсь, ты знаешь, что делаешь, – сказал он, немного огорченный тем, что она отвергла его совет проконсультироваться с адвокатом.
