себя запреты. Только направляла свою страсть по другим каналам.
— О!
— И тут нечего стыдиться, миледи. Отсутствие у женщин запретов всегда доставляет мужчине удовольствие.
— Правда?
— Правда.
Эйрик посмотрел на жену и понял, что время разговоров осталось позади. Его терпение и самообладание иссякли.
— Иди сюда, Идит, пора. — Он протянул руку, чтобы помочь сделать ей последний шаг через разделявшую их хоть и узкую, но все же пропасть, и она позволила ему наконец-то привлечь ее в свои объятия. Он глубоко и удовлетворенно вздохнул.
— У меня такое чувство, будто мириады бабочек ожили в моем животе и грозятся прорвать кожу, — с дрожью в голосе призналась она, и ее теплое дыхание ласкало ему кожу.
Эйрик засмеялся ей в волосы, в дикую гриву серебристых волос, и удивился, как мог быть таким слепцом, чтобы не увидеть ее красоты.
— Бабочки — это хорошо, — заявил он, переводя взгляд на ее лицо. — Давай посмотрим, что можно сделать, чтобы их освободить.
Он медленно снял с нее платье и, велев стоять тихо, какое-то время любовался ею. Ее волосы небрежно вились по плечам и вниз, по гладкой коже прямой спины, соперничая с тугими завитками внизу живота. Идит была высокой и длинноногой, с узкой талией и достаточно большой грудью, чтобы наполнить мужскую ладонь. Она нервно сжала тонко очерченные губы, привлекая внимание к восхитительной родинке.
— Ты такая красивая, — удивленно сказал Эйрик, — и моя.
— У меня остались полосы на животе после родов, — робко сказала Идит, стараясь честно рассказать ему про свои недостатки под его пристальным взглядом.
— Да, но твои груди просто великолепны.
— Соски слишком широкие.
Эйрик едва не прищелкнул языком.
— Нет, я не думаю, что слишком широкие, — сказал он ей после короткого молчания, успокоив свои чувства до такой степени, что миновала опасность пролить семя на землю.
— Правда?
— Правда. Они в самый раз, чтобы наполнить рот младенца. Или мужчины.
При этих словах глаза ее обрадованно вспыхнули, но она тут же прикусила нижнюю губу, не решаясь сообщить еще про один свой недостаток.
— Но мои груди не трясутся.
— Не трясутся? — Он разразился смехом. — Что ты хочешь этим сказать?
— Берта говорит, что мужчины любят женщин, у которых трясутся груди.
— И ты ей поверила? Ах, Идит, мне кажется, что я никогда с тобой не соскучусь.
— Может, и я не буду жалеть, что у меня такой супруг, как ты, — добавила она с внезапным ехидством.
Он протянул руку и дотронулся до восхитительной мушки над полными губами, затем обвел ее рот подушечкой большого пальца. Шутки закончились, когда он приблизил к ней свои губы.
Сначала поцелуй был нежным, осторожным, но когда она ответила ему с открытым и жадным любопытством, его губы стали жесткими и требовательными. Идит отвечала на его поцелуи с беззаботным отчаянием, даже когда он погрузил язык в ее влажные глубины. Наслаждение, чистое и бурное, разлилось по его телу, и Эйрик упал на расстеленный плащ, подминая под себя Идит.
Она лежала на спине, выжидающе глядя на него, и Эйрик почувствовал, как затрепетала давно омертвевшая часть его сердца.
— Ох, Идит, ты можешь себе представить, как сильно я тебя хочу?
Ее рот изогнулся в бессознательной улыбке вечной женственности.
— Тебе ведь нравится держать меня под своим каблуком? — нахмурясь, поинтересовался он, проводя по гладкой коже ее живота ладонью. Затем рука двинулась ниже, к спрятанным глубинам.
Она ахнула.
— Похоже на то, что у тебя каблук более тяжелый.
Он улыбнулся:
— Раздвинь для меня свои ноги, моя сладкая.
Когда он опустился на колени между ее ног, глядя на медовые складки ее женского лона, Идит вспыхнула и отвернула лицо в сторону:
— Ты делаешь мне больно.
— Я?
Она кивнула, затем резко всхлипнула, когда его пальцы нашли набухшую почку в ее сердцевине.
— А боль эта сильная?
Молча кивнув, она попыталась сдвинуть ноги.
— Хватит, это уже слишком! — воскликнула она, когда он отказался убрать свои трепещущие пальцы с ее расцветающего бугорка.
— Нет, этого еще недостаточно, — отрывисто сказал он, не уверенный, сколько еще «боли» он сможет выдержать сам. — Господи, ты как теплый мед стекаешь с моих пальцев.
Он вставил длинный палец в узкое отверстие ее лона и почувствовал дрожь ее нараставшего возбуждения. Желание загудело в его ушах, когда ее бедра поднялись кверху, в поисках завершения, к которому она стремилась, сама не понимая этого.
Он взял свой затвердевший жезл и, подхватив другой рукой ее под ягодицы, приподнял, чтобы войти внутрь.
Не успела его головка войти в ворота, как Идит задрожала от собственной неодолимой жажды. Мелкие спазмы с жадностью обхватывали его и едва не лишили заряда еще до начала.
— Не торопись, пройдем этот путь вместе, дорогая, — уговаривал он.
Она смотрела на него остекленевшими от страсти глазами, не вполне его понимая, пока он не накрыл с жадностью губами ее рот и не вошел длинным движением в узкое лоно.
— Ох… ох… о-о-х. — Ее горячие, шелковые складки приветствовали его ритмическими конвульсиями, которые становились сильней и сильней, пока она не достигла своего первого экстаза, мотая головой из стороны в сторону и издавая стоны.
Когда штормовые разряды страсти утихли и сменились тихой рябью, она открыла глаза и, казалось, впервые заметила его. Робко улыбнувшись ему, она вопросительно приподняла брови:
— Почему у тебя такой вид, словно ты напрягаешься изо всех сил?
— Потому что так оно и есть, — пробормотал он, по-прежнему жесткий, как пика, и вошел в нее до конца, но не надолго.
Он увидел, как Идит поразило осознание его затруднений.
— Это как раз то, что ты говорил про экстаз, верно?
Он кивнул:
— Не шевелись… пока что.
Упрямая ведьма замурлыкала и выгнула тело, как кошка.
Застонав, он почти полностью вышел из нее, и ее рот изумленно открылся. Когда он вошел снова, она выдохнула с громким шумом. С каждым восхитительно-мучительным прорывом его плоти в ее сердцевину он постепенно снова пробуждал задремавшую чувственность в своей сирене жене.
— Скажи мне, — шепнул он, тяжело дыша.
— Я хочу…
— Скажи мне.
— Хочу… ох, Эйрик, ты заставляешь меня чувствовать…
Его движения становились жестче и короче, и способность чопорной жены отзываться на ласки поражала его. Мотая головой из стороны в сторону, она несвязно шептала о том, чего хочет. Волна самого
