когда он вспомнил, что она сделала. И он решил положить конец их жестким взаимным обвинениям.
— Стивен намеревается похитить тебя и держать как выкуп в обмен на сына, — без обиняков объявил он. — А уж как он намерен тебя развлекать, пока ты будешь находиться под его попечением, и повторить невозможно.
— Откуда ты знаешь? — ахнула Идит.
— Батрак слышал, как он хвастался об этом в тот раз, когда убили скот.
Когда смысл его слов начал просачиваться в затуманенное сознание Идит, она потрясение выдернула руки из его ладоней и уперлась ему в грудь.
— Ты твердолобый, слабоумный кретин… ох, просто слов не могу найти, как тебя назвать! Ты предпочел запереть меня, не мог поговорить со мной разумно!
Эйрик не пошевелился и никак не ответил на ее слова, и тогда она замахнулась, чтобы ударить его. Однако он поймал оба ее запястья и крепко сжал.
— Ты была заперта, если можно назвать это так, ради твоей собственной безопасности.
— Ух! Как ты смел запирать меня, будто слабоумную девицу, вместо того чтобы сказать мне правду?
— Я знал, что ты меня не послушаешься и не останешься в стенах крепости. И твой отъезд в Соколиное Гнездо из-за какого-то пустячного повода доказал мою правоту.
— Пустячный повод? Я бы не сказала, что супружескую неверность можно назвать пустяком.
Он пожал плечами и был доволен, увидев, что ее лицо стало буквально пунцовым от злости из-за его якобы бессовестного поведения.
— Как вел бы себя ты, если бы твоя жена… если бы я… отправилась на свидание с другим? Да еще заперла бы тебя в спальне, чтобы ты дожидался, когда я соизволю вернуться?
Он и не старался скрыть ухмылку:
— Что ж, это открывает кое-какие интересные возможности.
Его большие пальцы чертили чувственные круги на ее нежной коже с внутренней стороны запястий. Он ощущал, как предательски участился ее пульс под его пальцами, пока он говорил. И краска, залившая ей лицо, была, несомненно, вызвана его близостью, а не ее продолжавшимся гневом. Он привлек ее к своей груди и обхватил руками за талию.
Она попыталась отвернуть от него свое выразительное лицо, однако он схватил ее рукой за подбородок и повернул к себе.
— Ты не должен принимать решения за меня, — слабо протестовала она. — Я не ребенок. А также не из тех жен, которым нельзя доверять.
— А ты не должна пренебрегать решениями, которые я принимаю, — возразил он. — Как будто я сам не способен управлять своими землями или заботиться о своих подданных.
Взгляды их скрестились.
— Ты должна быть наказана.
Она надменно вздернула подбородок:
— Я не собираюсь больше ходить ради твоего удовольствия в той прозрачной сетке.
— Это не было наказанием, — усмехнулся он.
— Для меня было. Ты уже выставил меня на посмешище перед слугами. И сейчас собираешься снова запереть меня в спальне?
— Нет, разве что вместе с собой, — ласково и многообещающе заверил он. И после этих слов почувствовал прилив крови в чреслах. — И впрямь, неплохое будет наказание. Вот видишь, Идит, я иногда слушаюсь твоих советов.
— Я вовсе не давала тебе совет запирать нас вдвоем в спальне, — с негодованием заявила она.
Он тихо засмеялся:
— Но ты должна согласиться, что это открывает определенные возможности. Хмммм. Надо это обдумать.
— Мне нужно приглядеть за пчелами, а Берта наверняка устроила на кухне в мое отсутствие свинарник, и…
— Я не говорю, что мы займемся этим немедленно. Ай-ай. Не надо так надрываться. Я понимаю, ты хочешь отвлечься от искушения, которое тебя гложет, но…
— Надрываться? Какая глупость! И что за искушение?
Он широко ухмыльнулся.
Идит озадаченно глядела на улыбку Эйрика, которая не смягчала его сердитых глаз. Потом ее губы пораженно разжались, а лицо залило от догадки жаркой краской.
— Ох… ладно. Я вижу, что ты меня просто дразнишь, говоря о наказании.
— Нет, отнюдь. Ты заплатишь, и заплатишь как следует, на моих условиях, Идит. Но сейчас мне требуется твоя помощь с Эммой. Если я запру дверь этой спальни — а я решил, что это создает хорошие возможности для твоего «наказания», — я решу этот вопрос на много дней, и тогда пусть уж меня не беспокоит никто, даже моя бедная дочка. Но сейчас она нуждается в заботе.
«Много дней! — восхитительные мурашки поползли по Идит. — Что могут делать вместе два человека много дней?» Но затем до ее сознания дошли и его другие слова.
— А что с Эммой? — спросила она.
Он начал ей рассказывать про немоту своей шестилетней дочки, наступившей после пожара, унесшего три года назад жизнь ее матери.
— Ее память начала возвращаться. Несомненно, это было вызвано эпидемией в приюте, когда сжигали зараженную одежду и белье. Она даже начала говорить кое-какие слова. Вот только кричит и плачет непрерывно день и ночь.
Идит забыла про собственные беды и про гнев Эйрика.
— Скажи, чем я могу помочь.
Когда Эйрик изложил свою просьбу, она кивнула и пошла вместе с ним к двери. Перед тем как войти к Эмме, он обернулся и сказал:
— У нас с тобой много незаконченных дел, жена. Не думаю, что я что-то забуду. У меня долгая, очень долгая память, а список твоих провинностей растет с каждым днем.
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
К вечеру Эйрик вернулся со своими людьми с ристалища. Потный и усталый после физических нагрузок, а также от душевного напряжения последних дней, прошедших в тревоге за Эмму и Идит, не говоря уж об отсутствии новостей из витана, он медленно поднимался вверх по ступенькам.
Шагнув к открытой двери своей спальни, он остановился, изумленный домашней идиллией. Идит сидела на кровати, прислонившись к спинке. Одна ее рука обнимала Эмму, другая Джона. Рядом сидели, скрестив ноги, Лариса и Годрик. А верный барбос Принц лежал, распростершись на полу, не сводя с Идит влюбленного взора.
Дети жадно слушали историю про его прадеда, Гаральда Светлоглавого, некогда короля всей Норвегии.
— И Гаральд безумно влюбился в Гиду, дочь короля Гордаланда. Однако Гида отказалась выйти за него замуж, пока он не покорит всю Норвегию, а этого не удавалось до него ни одному королю.
— А мой дедушка Торк был сыном Гаральда? — с благоговением спросила Лариса.
— Да, одним из многих, многих сыновей. Говорят, что у Гаральда их было двадцать шесть, и столько же дочерей.
Эмма потянула Идит за рукав.
— Еще, — попросила она, заставляя Идит продолжать историю. И Эйрик понял, что его немая дочь произнесла новое для нее слово, сама того не замечая. Он увидел свет в глазах жены и понял, что она тоже это заметила. Радостно обняв Эмму, Идит продолжала:
— А Гаральд так сильно любил белокурую Гиду, что поклялся не стричь волосы и не мыть тело, пока не станет правителем всей Норвегии и не получит Гиду в жены. И вот много лет он добивался своей цели, становясь все более волосатым и грязным. Его даже прозвали Гаральд Лохматый.
— Наверно, от него воняло, как от сраного поросенка, — захихикал Джон.
— Джон! Разве можно говорить такие гадкие слова?
