этот раз.
Вот уже восьмые сутки, как он вообще перестал спать. Шутка ли, в его владения вошёл и настырно продвигался вглубь отряд воинов. Не смельчаки-одиночки, как обычно, ведомые романтикой и жаждой славы, а пятеро настоящих опытных воинов; по их повадкам это ясно стало Рудокуру.
Богатыри – так они себя называли. Он это слышал от Косолапа – такого же, как и он, онта. Их, древних созданий, лешими величали в краях этих. Не то чтобы обидно, но всё-таки во времена эльфов слово «онт» внушало как минимум уважение, как максимум – ужас непомерный. Нынешнее же, «леший» – так, насмешка суеверная.
Ночью Рудокур духом бесплотным несколько раз облетал стоянку воинов. Тогда не спал в дозоре у костра один из двух богатырей заморских (что они не здешние, выдавало буквально всё – от непривычного одеяния до звучания речи), тот, что старшинствовал в отряде, – именно он беспокоил Рудокура больше всего. Он готов был поклясться: богатырь его зрит воочию, что не дано простым смертным. Взор иноземца несколько раз, резко сменив направление, поворачивался точно к нему и следовал за ним, духом бесплотным, когда он особенно близко подлетал к лагерю.
Лагерь разбили на вершине скалистого утёса, и место это выбирал старший. Казалось, он знал о великой тайне онтов, знал, кто они такие, и ведал, что они не могут вселяться в камень и строить свои тела из него, подобно элементалям. Тысячи лет тайну эту хранят леса и убивают всякого, кто посягнёт на секретное знание. А знание только в том и заключается, что древние создания – это вездесущие духи леса, а не корявые ходячие деревья-великаны, каковыми видели их многие из живших в мире этом. Такими онты становятся, когда им необходимо впрямую влиять на события мира материального.
Многие онты ушли в лесные чащи, устав от вечной войны с человечеством. И только единицы, такие как Рудокур, понимая грядущую беду, остались на границе – между лесом и людьми. Ох уж эти смертные, вырубают и вырубают деревья – источник энергии жизни онтов, дарующей им бессмертие. Люди попросту сжигают деревья, стремясь согреть свои ничтожные тела. Того и гляди, не останется со временем ни одного деревца. И что тогда? Исчезнут онты, растворится в небытии древняя раса…
Как смеялись тогда над ним на большом совете, когда он это предположение озвучил старейшинам. Что скажешь – они мудрецы, а он воин. Но Рудокур выбрал свой путь и следовал ему вот уже две тысячи годовых кругов. Великая цель сохранения всего живого, что не могло приспособиться к этому стремительно меняющемуся миру, – ради этого стоит жить и если надо, то и отдать жизнь за это. Подумать только, сколько драконов, оборотней, гигантов он спас от людей, этих разъярённых, никого не щадящих созданий! Сколько особей видов вымирающих он сберёг и отправил в тыл, прочь от линии фронта этой войны безумной за пространство обитания…
Вот и сейчас он опекал и пытался увести подальше от людей, наверное, последнюю в этом мире гидру. Но больно уж она невосприимчива оказалась – молодая совсем. В лесах у человечьего града остановилась и ждала завершения первой взрослой линьки. Вот после окончания её Рудокур немного успокоится – чешуя юности слезет, освободив место взрослой броне. Но трудность именно в том, что сейчас гидра уязвимее всего, и еды ей надо втрое больше обыкновенного. Вот и совершил Рудокур необдуманный шаг – выкрал племянницу главного человечьего старейшины, чтобы всё новое и новое мясо, в поисках славы и богатств, уходило в лес и попадало на обед к его питомице…
Заколол копьём человек мать её когда-то, а малышку пришлось отбивать у бродячих комедиантов. Эти мерзавцы два раза успели отрубить маленькие головушки детёнышу: один раз, когда убить хотели, а второй – ради забавы, увидав, что вместо одной выросло две головы. Вот и живёт нынче трёхглавая… Рудокур тогда убил всех мерзавцев, как только они к лесу подошли, втоптал их тела в землю – всех без исключения, даже детей.
После этого более сильных, опытных богатырей убивал сам, а молодых отдавал на забаву гидре – пусть учится сражаться, это ей пригодится. Много воды утекло с тех пор, повзрослела Горыня – такое имя дал малышке Рудокур, – научилась биться. И вот те на – смертельная угроза, да во время линьки! Эх, не успел перехватить человечьих воинов на подходе – иноземец вёл отряд очень быстро и всё время менял направление, будто ведал об угрозе. И сколько раз ни вселялся Рудокур то в дуб великий, то в столетнюю иву – не сумел догнать витязей и застать их врасплох.
А сил становилось всё меньше и меньше… Если так пойдёт и дальше, не хватит уж силы накопленной, чтобы вселиться даже в берёзку юную. Вот и летал теперь онт вокруг людей, ожидая момента посподручнее, дабы одним махом всех пятерых упокоить. А тем временем конный отряд мчался по тропам без заминок, трапезничая и испражняясь прямо на ходу – научил опытный иноземец, будь он неладен!
Один богатырь был онту уже знаком – огромное толстое копьё с единственным в своём роде наконечником выдавало имя его: Добрыня. Славный воин – жаль убивать такого, но жизнь питомицы ценнее. Последняя во всём лесу… Кроме двоих – знакомца и воина заморского, боле никто из людей настоящей угрозы не представлял, на первый взгляд. Один – здоровяк-крестьянин с большим топором, другой – ганс в латах и с не менее огромным двуручным мечом. Таких Рудокур бивал не раз, такие же неповоротливые, как и он сам. Тут уж возникал вопрос превосходства силы, а этого добра у Рудокура имелось вдосталь: попробуй заруби живой дуб с коня в поперечнике! Третий, молоденький, – вообще не в счёт. Без доспехов, клинок у него с крохотным диском гарды, почти прямой, небольшой и тонкий, по сравнению с булатными мечами больно несерьёзный. Тоже приезжий из дальних краёв…
И вот пять коней, поднимая клубы пыли, выскочили на поляну, где в скале была пещера – та самая. Прямо над логовом стояла корявая хибарка, которую соорудил на скорую руку Рудокур для племянницы- приманки – та, верно, ещё и не проснулась. Эх, женские созданья, много блага от них исходит, но по закону равновесия и неприятностей огромное множество приносят…
Пятеро остановились, спешились на мгновение лишь чтобы скинуть поклажу обременительную да оружие, по-поход–ному закреплённое, к битве изготовить. Добрыня лук тугой да стрелы пудовые достал, копьище, как таран, вдоль коня пристроил да прикрепил к сбруе. Заморский воин шары глиняные развесил на себе. Крестьянин и ганс – щиты да мечи взяли. А молодой лишь рот водой сполоснул, да с коня всё, кроме седла, снял. Значит, быть битве здесь… Рудокур уже заполнял собой коренастое дерево. Ой, медленно срастался дух его с телом ствола…
Тонкими ветвями, словно кончиками пальцев, уже можно было пошевелить, однако нельзя выдавать себя до полного слияния, а то сожгут, как пенёк трухлявый, – и на том бой закончится.
– Спасите! Люди добрые!
Проснулась, дура, а зачем они сюда примчались, если не спасать тебя? Скормить тебя надо было Горыне, на то лишь и пригодна…
Рудокур всё больше волновался.
Богатыри сразу ринулись в бой. Четверо заняли позиции поодаль от пещеры, а старший заморский воин осадил коня у входа. Невесть откуда взялся у него факел… Поднёс пару глиняных горшочков к огню, швырнул вглубь логова, и отъехал на два десятка косых саженей. Дальше последовали гулкие раскаты грома и облако дыма вырвалось из пещеры. Так и есть, колдун он есть, вот кто! Рёв из глубины скалы наполнил поляну – проснулась Горыня.
Тух! Тух! Тух! Задрожала земля в такт её поступи и три огромные головы на длинных змеиных шеях, появившись из пещеры, начали возвышаться над деревьями. После выползло огромное тело. В лучах утреннего солнца играла новая чешуя. Горыня угрожающе поднялась на задние лапы, затмив собою полнеба, и рухнула всей тяжестью вниз, ударив передними ногами скалистую почву…
Задрожало всё окрест: подскочили пушинками камни тяжёлые, с деревьев посыпались листья и сухие ветки, птицы в округе поднялись из гнёзд своих в небо. Заржали от страха кони богатырские, трое из них перестали слушаться хозяев и понесли их прочь, но, твёрдыми руками усмирённые, покорились и вернулись на место. Лишь кони Добрыни и ганса остались стоять как вкопанные – сразу видно, не одну битву прошли и верили всадникам своим.
А может быть, зря он так волнуется?..
Рудокур любовался своей питомицей. Взросла Горыня, окрепла, но для него, точно для родителя, она навсегда останется дитём. Так дитя ж ещё и есть, по годам – всего несколько сотен прожила…
Ш-ш-шух-х! – метнулась стрела пудовая и… соскользнув по шейным чешуйчатым пластинам, впилась в ближайшее дерево.
Ага! Знай наших, окрепла уж броня-то!
