Сотовая бесконечность

был первым. Вся его жизнь была вызовом. Вызовом окружающему миру и самому себе!

Образованный и жестокий, терпеливый и решительный, безудержный в желаниях и способный удержать в узде свою огромную империю.

В армии царя всегда любили. Он был поистине неутомим! После любых тягот и суровых испытаний он всегда был впереди. В любом деле. Подобно Ахиллу из гомеровских песен, был и по личному мужеству, и по безумной храбрости первым в рядах своего войска. Настоящий лидер и непобедимый полководец…

Хотя за последнее время в войске накопилось достаточно много недовольных. И всё больше из ветеранов. Македонян раздражало то, что он уравнивал в правах побеждённых и их победителей, стал принимать в ряды гетайров «варваров», носил персидские одежды. Даже женился, при живой жене Роксане , на двух персидских царевнах – младшей дочери Оха и старшей дочери Дария Третьего – во время «бракосочетания в Сузах ».

Лисимах-то, в отличие от них, понимал великие замыслы царя. Александр стремился объединить завоёванные копьём народы, создать из них единый народ – эллино-персов. Для того и стремился приобщить «варваров» к эллинской культуре.

В смерти царя виновен был Антипатр . Едва ли не последний из оставшихся в живых соратников Филиппа, все десять лет походов просидевший наместником в Македонии, постепенно стал рассматривать Македонию и Элладу как свою вотчину, не подчинённую царю и сохраняющую традиции Филиппа. И не удивительно! Александр на родину возвращаться не собирался. Лишь время от времени требовал оттуда пополнения для армии.

После подавления бунта македонян в Описе и последовавшим за этим примирением, Александр решил отправить ветеранов на родину. А командовать над ними поставил Полисперхонта и Кратера , который должен был сменить Антипатра на его посту. Поэтому, получив повеление царя прибыть к нему в Вавилон, старый македонский ворон увидел в этом приказе покушение на свою власть.

На празднестве, устроенном в честь царя, Иоллай – царский виночерпий и сын Антипатра – поднёс Александру «кубок Геракла», отличавшийся внушительными размерами, куда предварительно всыпал яд, присланный отцом. И через десять дней покорителя Ойкумены не стало…

Бросив прощальный взгляд на покойного царя, Лисимах купил в первой же попавшейся лавке кувшин терпкого финикового вина, и побрёл куда глаза глядят, медленно набираясь «по- скифски ».

Лишь боги знают, сколько он так бродил и в каком краю города находился, когда его слуха коснулся возглас на полузнакомом наречии.

– Да будет тебе! Заладил, великий царь, великий полководец… Homunculus unus e multis [19]. Всего лишь стечение обстоятельств.

– Пусть так, но всё же, – возразил второй голос, явно принадлежавший человеку постарше.

– Ну, а не было бы этого стечения обстоятельств? Пусть даже Филипп бы так рано не погиб! Что было бы тогда, а?

Лисимах с трудом сосредоточил свой стремящийся разбежаться в стороны взгляд на паре мужчин, проходившей мимо него.

На вид – ничего особенного. Старшему за сорок. Длинные, почти полностью седые волосы заплетены в толстую косу. Аккуратно подстриженные усы и борода. Спокойные серые глаза. Одет персидским купцом немалого достатка. Опирается при ходьбе на крепкую палку в пяток локтей длиною. Младший, лет, наверное, двадцати пяти, высокий, широкоплечий, приятное, открытое лицо и поразительно горящие серо- синие глаза. Этот был одет в эллинские одежды. Хитон из тончайшего льняного полотна, широкий, расшитый серебряными бляшками пояс воина с заткнутым за него небольшим кинжалом в ножнах, украшенным несколькими довольно крупными каменьями. Богатый гиматий с золотым узором едва скрывал наличие меча на левом боку.

На первый взгляд, вроде бы и ничего подозрительного. Но у обоих кожа слишком светлая для местных и даже для эллинов, и разговаривают на странной смеси фракийкого с каким-то другим наречием.

– Вот и я говорю, ничего из ряда вон выходящего, – отрубил младший в ответ на возражения своего спутника. – Раззвонили, тоже мне, Великий, Великий!.. Ну, что он сделал-то такого ВЕЛИКОГО?

– Не скажи, – отвечал старший. – Всё же за десять лет походов он сумел завоевать огромную территорию: от Дуная на западе до Инда на востоке и от Нила на юге до Амударьи на севере. И при этом, говорят, не потерпел ни одного поражения.

Лисимах понял, что речь идёт о покойном Александре, и невольно, не совсем твёрдо переставляя ноги, отправился вслед за ними.

– Как же! – хмыкнул молодой. – Держи карман шире. А скифы?

– А что скифы?

– Так и не разбил он их на Сырдарье.

– Их попробуй разбей, при их-то тактике. Вступят в бой и тут же спину показывают, в засады заманивают. Александра же там вообще не было. Он пришёл с подкреплением и попытался организовать преследование Спитамена . Просто… не рискнул заходить в глубь скифской территории.

– Ага! Добавь сюда ещё тридцатитысячный отряд Зопириона, не вернувшийся из-под Ольвии.

– Эк хватил! Там царя и близко не было.

– А Фивы? – горячился младший. – Так ли уж необходимо было устраивать кровавую бойню, всех выживших, поголовно, продавать в рабство, а город разрушать?

– Ну, они же подняли против него восстание, и это была акция устрашения в чистом виде. Александр, таким образом, не только искоренил очаг сопротивления, но и заставил присмиреть потенциальных бунтовщиков во всех остальных греческих полисах.

– Хорошо! – легко согласился младший. – Фивы опустим. Но ты же не станешь отрицать, что он был… гм-м.. ну, скажем так, был не совсем в ладах с головой.

– Это невозможно утверждать однозначно! – воскликнул его собеседник. – Нет достоверных данных, позволявших бы…

– Согласно учению дедушки Фройда, таких родителей, как Одноокий Фил и Олимпиада , вполне достаточно для того, чтобы получить постоянную прописку в шестой палате, – заявил молодой и добавил с язвительностью в голосе: – Это, конечно, если верить тем «достоверным данным». По крайней мере, то, что он объявил себя богом, уже говорит о многом.

– Ну, это же обычное добавление к фараонскому титулу…

– Не-ет, старик! Это – мания величия. И хорошо, что в этом мире есть такие прагматичные люди, как афиняне, ответившие: «Если Александр хочет быть богом, пусть будет им. Но мы-то знаем, кто он такой!»

Лисимах не до конца понял цепь их рассуждений. Откровенно говоря, он даже запутался, добросовестно пытаясь следовать за полётом мысли подозрительных чужеземцев. Однако намёки молодого собеседника, его потуги оскорбить царское достоинство – уловил…

В гневе македонянин потянулся к мечу, уже сжал рукоять, когда на него налетела толпа грязных и оборванных уличных мальчишек, едва не сбив с ног. Грозный воин попытался обрушить на них свой гнев, однако наглые оборванцы обогнули его двумя рукавами весело гомонящего ручья и растворились в толпе.

Лисимах встрепенулся и лихорадочно принялся отыскивать взглядом вызвавших его гнев прохожих. Слава Олимпийцам, нашёл, благодаря высокому росту, выделявшему их из запрудившего улицу пёстрого людского потока. Они возвышались над всеми, как минимум, на полголовы. Особенно младший.

Решительно поправив пояс с мечом, Лисимах поспешил за двумя прохожими.

– И толку-то!.. Сам же знаешь, что созданная им империя развалится, даже не успев окрепнуть. Нам ли не знать… Называя вещи своими именами, она так и не успела стать настоящей империей, если понимать под этим цивилизационную систему, типа британской. Сатрапии, не связанные общей идеологией, начали расползаться ещё при жизни Александра, а теперь-то уж… – Младший махнул рукой и продолжил: – А потом что? Войны диадохов … Каких-нибудь два десятка лет, и со смертью