– Я слышал об этом Диего Торресе. Он был маршалом у моего брата. Они недолго служили вместе во время войн с маврами. Этот обращенный спас жизнь Кристобалю, – неохотно признал он.
Тогда вы должны привезти Диего его невесту, иначе ревность королевы обречет меня на вечное заключение, – взорвалась Магдалена.
– Вы понимаете, о чем просите? Если выяснится, что я помогал вам убежать от королевы, вся моя семья будет опозорена, предана суду или даже убита!
– Как случилось с родом Торресов. Диего – единственный, кто остался в живых, и я связана с ним обетом. Он не знает, что выпало на мою долю, – умоляюще сказала она.
Бартоломе покачал головой:
– Вы показали мне дорогое кольцо с фамильным крестом. Я не знаю, принадлежит ли оно на самом деле роду Торресов, и не уверен, каким образом оно попало к вам, – Он рассматривал ее страдающее лицо. Она была прелестна даже в тряпье конюшего. В зеленых глазах сверкали слезы.
– Если бы вы знали, что это за доминиканские монахини! Монастырь в Мадриде стоит особняком, сестры содержатся за высокими каменными стенами почти что в темницах, как те бедные, несчастные люди, которых по ложным доносам осуждает мой отец.
– Меньше всего следует злиться на вашего отца генуэзцу – иностранцу, который, благодаря своей терпимости, не был замечен ни в чем дурном.
Отворачиваясь от него, она сказала:
– Что ж, тогда отец уничтожит меня. Если я не доберусь до Диего, ни в какой монастырь я не пойду.
В ее голосе прозвучала стальная решимость, от которой у Колона по спине пробежал холодок. Эта девушка не будет угрожать зря. Она убьет себя. Он был в этом уверен.
Значит, вы не лжете, что кольцо вам дал Бенджамин Торрес? – тихо спросил он. И вдруг его красноватое лицо расплылось в улыбке, из-за которой он показался значительно моложе своих сорока лет, – А как мы провезем контрабандой знатную женщину, предназначенную для монастыря, через весь путь от Валладолида до Кадиса, а?
Магдалена обернулась, кулачками вытерла слезы, и лицо ее сразу же запылало надеждой.
– Я придумала план. Подумают, что я пыталась бежать, но на меня напали грабители. Найдут юбки, которые я одевала для верховой езды, запачканные кровью, – кровью овцы. Я заберу свои драгоценности, а сама оставлю пустую шкатулку на окровавленной одежде. Мой отец и даже король поверят, что я или мертва, или опозорена, и не захотят принять меня обратно. А как только Фердинанд потеряет ко мне интерес, королева успокоится. Всеполучится, дон Бартоломе, я знаю это!
Аарон стоял посреди огромного бохио, в котором жил Гуаканагари, его жены и их дети. Молодой касик сидел на резном деревянном стуле, который в совершенстве повторял контуры его тела. Он откинулся на резную полированную и отделанную золотом спинку с небрежностью и непринужденностью, отражавшей его внутренние чувства к белому другу, на которого он внимательно смотрел.
В Алие растет ребенок. Я думал, это станет поводом для веселья – твоего и наших людей. Мы стали думать о тебе как об одном из нас. – Гуаканагари озабоченно посмотрел на него.
– Я провел с вами много месяцев, мой друг, и во многом восхищаюсь таинцами. – Аарон помолчал, проведя рукой по своим кудрявым золотистым волосам, подбирая слова, чтобы растолковать ему европейские ценности и, возможно, оправдать европейские предрассудки. – Среди моего народа и всех людей, живущих по ту сторону великой воды, очень важно, чтобы мужчина знал, что дети его женщины являются его кровными детьми. – Он посмотрел на Гуаканагари, чтобы оценить его реакцию.
Молодой человек ошеломленно спросил:
– А разве не вседети являются даром Божьим? Вот что говорили нам ваши святые отцы. Мы решили, что надо любить каждого ребенка.
Аарон почувствовал себя в ловушке.
– Всех детей надо любить, но… – Он выругался по-кастильски и попробовал начать снова. – Это хорошо, что ваши люди принимаю! всех детей, не придавая значения тому, кто их отец.
Это свидетельствует о плодовитости женщины, что делает ее хорошей женой. Мужчина, который женится на беременной женщине, знает, что она принесет ему много детей.
Доводы Гуаканагари казались ему незыблемо логичными.
– Я должен знать, что дитя мое, Гуаканагари, – откровенно сказал Аарон, устремив взгляд своих голубых глаз в темные очи касика. – Прости меня, но меня так учили.
Алия будет хранить тебе верность, как только вы обменяетесь брачными обетами. – Он просветлел. – Моя сестра говорила мне, что часто ложится с тобой, а с другими редко. Так что дитя, вероятнее всего, твое. Всегда, когда мужчина вашей расы дарит ребенка нашей женщине, в нем легко заметить черты смешанной крови. Мы подождем и посмотрим, когда ребенок родится. Это сделает тебя счастливым, мой друг? – В голосе Гуаканагари безошибочно слышалась искренняя мольба.
– Да, – сказал Аарон, вздохнув от гнева, который он старался тщательно скрыть. Ты прав. Наполовину белые дети таинцев выглядят иначе. Я возьму на себя ответственность за моего ребенка. Даю тебе слово.
«Дитя, вероятнее всего, твое». В голове Аарона звучали, эти слова Гуаканагари ночью, когда он, прислонившись к пальме, росшей возле дверей их бохио, следил, как Алия добавляет очищенный арахис в перечный соус, кипевший на огне. Большой медный газ был наполнен ароматной смесью из дикой утки, рыбы, ямса, бобов и острых пряных соусов из корней кассавы. Она помешивала варево деревянной лопаточкой, а он наблюдал за ее движениями. Она все еще была грациозна, хотя талия ее стала толще, а всегда полные груди налились и потяжелели.
Аарон понимал, что многие из тех, кто прибыл сюда на кораблях, никогда не вернутся в Кастилию. Мужчины, которые, как Ролдан, женились на таинских женщинах и стали полноправными касиками,
