Дао — путь без пути

Ударом в челюсть верзила швыряет его через стойку, снова сбивает с ног, пинает ногами, завязывает узлом, вышвыривает на улицу и уходит. Через четверть часа человечек возвращается:

— Щенок! Как я его одурачил, ведь я же — не Донован.

Кого вы дурачите? Вы дурачите только себя и больше никого. Хорошенько выясните, что вы знаете и чего — не знаете. П-Д.Успен-ский в одной из важнейших своих книг «Третий орган» пишет:

«Прежде всего ищущему надо решить, что он знает и чего он не знает — это прежде всего. Как только это решено, все становится ясно». Знаете ли вы Бога? Знаете ли вы себя? Знаете ли вы, что такое любовь? Знаете ли вы, что такое жизнь? Но человек продолжает делать вид, что знает; знать, что не знаешь, очень мучительно; знание, что ты ничего не знаешь, бьёт по 'я'. 'Я' притворяется. 'Я' — величайший притворщик на свете, он строит важную мину: «Да, как же, конечно, знаю». Есть такие вот знатоки, говорящие: «Бога нет», и есть знатоки, говорящие: «Бог есть», но оба они знатоки. Что до их знания, то теист и атеист стоят друг друга. Пройдите по Индии, спросите любого и вам ответят: «Да, Бог есть». Спросите в России, и вам ответят: «Бога нет»; но и те и другие «знают», в этом все дело.

Верующий и неверующий — не полярности, они не враги, они партнеры в одной игре, оба делают вид, что знают. Настоящий человек понимания не будет делать вид, что знает; тогда возможно однажды узнать. Начните в неведении, и тогда вам, может быть, посчастливится узнать. Начните со знания и можете быть уверены — вам не узнать никогда.

Конфуцианец пытается учиться, даос пытается не учиться.

Лин-лей не замедлил шагов и не прервал песню. Цу-кань не отставал от него, пока тот не взглянул на него и не ответил: «О чем я должён жалеть?»

Сначала он даже не прервал песни, чтобы послушать, о чем спрашивает этот человек; даосам не интересны любопытные. Они считают, что любопытство никуда не ведёт, любопытство — это болезнь, любопытства недостаточно, любопытство — это не вопрошание.

Лин-лей не замедлил шагов и не прервал песню.

Он не обратил внимания на этого любопытствующего человека, спрашивающего его: «Почему ты поешь? Что у тебя есть, чтобы радоваться?», потому что если бы это был настоящий вопрошающий, он не набросился бы на него так неожиданно, он бы ждал, он бы приблизился к Мастеру, сел рядом с Мастером, он бы ждал.

У даосов стало нормой: если человек приходит к Мастеру, ему следует ждать, пока Мастер не спросит, пока не убедится, что вами дви-жет не любопытство, что в вас горит вопрошание, что вы пришли не случайно, что ваш поиск не так себе тёпленький, а напряжённый, что вы горите, что вы готовы взорваться. Только тогда Мастёр спросит: «Зачем ты пришёл? В чем твоё вопрошание?»

Немыслимо прийти к Мастеру и задать такой дурацкий вопрос! Вопрос «почему ты счастлив?» — дурацкий вопрос. Вопрос глуп, это «почему» бессмысленно. Несчастного можно спросить, почему он несчастен, но бессмысленно спрашивать счастливого, почему он счастлив. Больного естественно спросить, почему он болен, вопрос уместен, но спрашивать здорового, почему он здоров, — бессмысленно. Здоровье — это то, что должно быть. О сошедшем с ума можно спросить, почему сошёл с ума, но нормального не спросишь: «Почему ты нормален? Как это у тебя получается?» — это бессмысленно. Подходя к счастливому, на самом деле счастливому человеку, лучше глядеть во все глаза, чем мешать себе завесой вопросов. Надо ждать Мастера, надо помогать Мастеру, надо впитывать энергию, текущую вокруг Мастера, надо вкусить празднество, происходящее здесь; надо вкусить его присутствие, позволить ему проникнуть в ваше существо; надо стать губкой, чтобы напитываться присутствием Мастера, — это и было бы ответом.

Как это ни глупо, но я сталкиваюсь с тысячами таких людей. Я часто езжу по стране, даже на вокзалах… Я спешу на поезд, он уже отправляется, а кто-то бежит за мной и спрашивает:

— Нет, в самом деле, скажите, Бог есть? Есть ли Бог?

Я спешу (поезд уже отходит) и говорю:

— Как-нибудь в другой раз.

А он мне:

— Только один ответ, только одна фраза.

Как будто от того, скажу я «да» или «нет», что-то изменится.

Глупые, ограниченные люди, они полагают себя религиозными, выражают своё «устремлённое вопрошание».

Поэтому Лин-лей не замедлил шагов и не прервал песню.

Цу-кань не отставал от него, пока тот не поднял глаза и не ответил:

— О чем мне жалеть?

Обратите внимание на изменение. Цу-кань спрашивает:

— Отчего ты счастлив? Мастер отвечает:

— Отчего мне быть несчастным?

Полная перемена, поворот на сто восемьдесят градусов. Что же он говорит?..

Эти четыре фразы потрясающи, никогда не найти более бунтарских фраз. Слушайте.

— Ребёнок, ты никогда не учился себя вести.

— Вот, что вам следует постигнуть, — говорит он.

Ребёнок, ты никогда не учился себя вести;

Человек, ты не пытался оставить след;

Старик, у тебя — ни жены, ни сына,

А смерть уже на пороге.

Постарайтесь понять каждую фразу, в каждой из них — глубочайший смысл.

Ребёнок, ты никогда не учился себя вести…

Как правило, если вы не научились себя вести в детстве, вам предстоит быть несчастным всю жизнь; вы будете сетовать, что никогда не ходили в школу, не знаете, как вести себя в обществе, не знаете приличий — вы будете горевать об этом всю жизнь. Но вот он говорит: «Не о чем жалеть, потому что будучи ребёнком, я никогда не учился, как себя вести. Я никогда не был рабом. Я был свободен с самого детства. Я никому не позволял мной командовать. Я никогда никому не подражал. Я прожил жизнь, как сам того хотел. Я никому не позволял неуважительно относиться ко мне, так о чем же мне жалеть? Почему? Никаких причин для сожалений нет. Если бы я позволял другим — семье, обществу, друзьям, священнику, политику, государству — если бы я позволял им дисциплинировать меня, тогда пришлось бы жалеть о многом, но я жил свободной жизнью с самого детства, я остался свободен, я прожил в свободе, так о чем же мне жалеть?»

Это необычайно важно. Я чувствую это, говоря вам об этом. Я тоже жил, как хотел, я никогда не позволял никому обращаться со мной неуважительно. Верно ли, неверно ли, хорошо или плохо, умно или глупо, но я жил так, как того хотел. Я ни о чем не жалею. Никаких сожалений быть не может: как я хотел жить, так и жил. И жизнь позволила мне прожить, как я хотел, я благодарен, я полон благодарности. Теперь я знаю, что если бы слушал доброжелателей, я был бы несчастен. Не потому, что они желали мне худшего, видимо, они в самом деле желали мне добра, — дело все не в этом. Их намерения могли быть самыми добрыми, но одно можно сказать наверняка: они не уважали меня, они хотели заставить меня следовать по определённому пути, но не по тому, которым я шёл в тот момент. Я никогда их не слушал. Я говорил своим доброжелателям: «Спасибо, что вы обо мне так беспокоитесь, но я иду своим путём. Если меня ждёт неудача, у меня будет одно утешение: что я шёл своим путём и потерпел неудачу. Но, если я послушаю вас, я все равно буду жалеть, даже если преуспею: кто знает, что бы получилось, каков был бы результат, если бы я шёл своим путём?»

Я слышал об одном знаменитом хирурге, он достиг всемирной известности, и когда он в глубокой старости выходил на пенсию, его ученики со всего мира собрались отметить это событие. В разгар празднования они заметили, что он слегка расстроен, как бы здесь и не здесь. «Простите, но что с вами происходит? Чем вы расстроены? В чем дело? Вы прожили такую славную жизнь, никто не сравнится с вами, вы неподражаемы в своей области, вы вершина и останетесь незаменимы десятки и сотни лет. У вас есть все для счастья, и потом, взгляните на своих учеников, разъехавшихся по всему свету, отчего вы печальны?»

И он ответил: «Не могу я видеть, радоваться, видя своё преуспевание, напротив, я очень расстроен. Дело в том, что я никогда не хотел быть врачом, я хотел быть танцором. Теперь вся моя жизнь пропала,