— Чем ценно?.. Ничем.
Все предельное, с точки зрения мира, не имеет цены, но из-за этого предельного приобретает цену все остальное. Поэтому слово «цена» не подходит, хотя все ценности существуют только через это.
Вы ходите на работу, в своё учреждение — это ценно; в конце месяца вы получите тысячу рупий и, придя домой, отдадите эту тысячу рупий жене, потому что любите её. Вы работаете для неё, для своих детей, — вы их любите. Любовь же не имеет цены, цену имеет ваша работа, но цена эта в конце концов приносится в дар, кладётся под ноги тому, что не имеет цены, что неоценимо.
Помните: у цели не может быть никакой цены, вот почему даосы говорят, что у жизни нет цены, цели. Людей это шокирует.
Однажды ко мне пришёл человек и спросил, в чем цель жизни…
— Нет никакой цели, жизнь просто есть.
Его это не удовлетворило: — Я приехал сюда издалека (он приехал из Непала). Я — старик, отставной профессор. Не отпускайте меня с пустыми руками. Я пришёл, чтобы спросить только об одном: в чем смысл жизни?
— Если я смогу отпустить вас с пустыми руками, — ответил я, — ваше путешествие будет иметь смысл: быть с пустыми руками и есть цель.
— Не говорите загадками, скажите мне просто и ясно: в чем смысл жизни?
Он не мог понять, что задаёт абсурдный вопрос. У жизни не может быть никакого смысла, потому что если у жизни был бы какой-то смысл, то это нечто было бы важнее, чем жизнь, и опять встал бы вопрос: в чем смысл этого? Если сказать: «Жизнь для того, чтобы достигнуть истины», тогда истина становится подлинной целью.
Но тогда в чем смысл истины? Если сказать: «Жизнь для того, чтобы стремиться к Богу», возникает вопрос, в чем смысл Бога? В чем смысл стремления к Богу? В самом конце вам придётся оставить слово «смысл».
Да, слово «цена» не подходит. Если вам станет доступно это прозрение, великий свет воссияет в вас. У жизни нет смысла, нет цены. Любовь не имеет ни смысла, ни цены. Бог не имеет ни смысла, ни цены. Истина не имеет ни смысла, ни цены. Это значит, что жизнь, любовь, Бог, истина — разные имена одного и того же, они не отличны. Есть только одно, что лишено смысла, все остальное имеет смысл благодаря ему. Это — высочайшее, высший пик.
Одна женщина жаловалась мне на днях:
— Когда вы говорите «Бог», мне трудно вас понять, я не верю в Бога. Понять мне бы очень хотелось, но как вы только говорите «Бог», что-то происходит в моей голове — я становлюсь закрытой.
— Это легко поправить, — ответил я. — Всякий раз, когда я говорю «Бог», немедленно переводите это в «жизнь», слышите это как «жизнь».
Она была счастлива.
Как вы увязли в словах! Если я скажу «Бог», в ком-то это вызовет негативную реакцию; если я скажу «жизнь», это вызовет негативную реакцию в ком-то другом. А я всего лишь меняю имя… а роза — это роза и только роза, роза остаётся розой.
Предельное только одно. Разные люди давали ему разные имена. И это одно не имеет цены, ибо это предельная ценность. Нет ничего вне его, поэтому оно не может быть ценно ради чего-либо другого. Вы не можете положить его ступенькой к чему бы то ни было; вне этого ничего нет, оно — вне всего.
«Лучше будь тих…» Вместо ответа о цене, вместо ответа о ценности пустоты, Ли-цзы настаивает на непосредственном опыте. Даосский подход основан на экзистенции. Даосов не влекут абстрактные построения и концепции. «Это же можно испробовать, — говорят они, — зачем же заимствовать знание из вторых рук?» В самом деле, из вторых рук получить Бога невозможно, Он даёт себя только в ваши руки, у меня занять Бога невозможно. Мой Бог — это только мой Бог. Вам надо прийти к своему Богу. Конечно, придя, вы увидите, что ваш Бог и мой Бог — одно и то же, но прийти к этому вам предстоит самим, это должно расцвести в вашем существе.
Вот даосская притча.
Однажды князь Хуан сидел в своей лоджии и читал книгу, а колёсник Пиень внизу мастерил колесо. Отложив молоток, Пиень поднялся по ступеням и обратился к князю:
— Осмелюсь спросить, что читает ваша милость?
— Слова мудрецов, — ответил князь.
— А эти мудрецы живы? — осведомился Пиень.
— Они умерли.
— Тогда, — сказал Пиень, — то, что вы читаете, мой владыка, — это только истлевшее тряпьё и ошмётки этих древних.
— Как смеешь ты, колёсник, — закричал князь, — судить о книге, которую я читаю?! Объяснись, не то я велю казнить тебя.
(Немыслимо! Колёсник приходит к князю и говорит: «Все, что ты читаешь, лишь истлевшее тряпьё и ошмётКи этих древних».)
— Ваш покорный слуга, — ответил колёсник, — смотрит на это глазами своего ремесла. Если, делая колесо, я мастерю его слишком нежно, то работать приятно, но изделие не получается прочным. Если, наоборот, я мастерю энергично, то инструмент быстро выходит из строя и части плохо подходят друг к другу. Если же движения моей руки не слишком нежны и не слишком энергичны, мысль понята моим умом. Но словами я не могу выразить, как это сделать.
(Не слишком энергично и не слишком нежно — точно в середине, в равновесии.)
— Но словами я не могу сказать, — отвечает колёсник, — как достигнуть этой величайшей середины между усилием и безусильностью, между делом и недеянием. Я не могу высказать это словами. Тут есть некое умение, но все же высказать его я не могу. Я знаю и все же не могу рассказать. Я не могу передать это умение даже своему сыну, и мой сын не может научиться этому от меня. Нет никакого способа научить этому и нет никакого способа этому научиться. Учить и учиться, учиться и учить возможно только внешнему, а это — внутреннее чувство. Поэтому мне уже восьмой десяток, а я все ещё сам мастерю колёса. Но эти древние, хотя и при жизни не могли передать этого, давно уже умерли, поэтому то, что вы читаете, мой повелитель, всего лишь их ошмётки и остатки!
— Я вот жив, — говорит он, — я знаю это, у меня есть это умение и все же я не могу научить, не могу передать это знание. Я жив, я знаю, я люблю своего сына и я очень хотел бы… Я очень стар, мне уже восьмой десяток, а мне все ещё приходится работать самому. Если бы мне удалось научить сына, я мог бы отдыхать. Но если я не могу передать то, что может быть лишь пережито? Даже когда мудрец жив, передать это невозможно, как же это может быть передано, когда его нет уже много веков? Вы даром теряете время, сударь, — сказал он, — все это белиберда.
Этот старик — человек Дао. У даосов есть прекрасные притчи вроде этой: простой человек, бедняк колёсник, никто не знает его жизни, но он обладает проникновением. Весь подход Дао в том, что ключ может дать только опыт. Можно задавать вопросы, можно отвечать на вопросы, но истинной ценности в этом нет. Чтобы узнать вкус, надо отведать; чтобы узнать любовь, надо любить. Нет никакого способа это передать, вот почему, вместо того чтобы ответить, Лао-цзы говорит: «Лучше будь тих…»
Да, слово «цена» не подходит. Будь тих. А что он имеет в виду, говоря «будь тих»? Вы постоянно колеблетесь, никогда не бываете тихи. Даже сидя, как статуя, вы колеблетесь. Ваш ум постоянно мечется во всех направлениях. Ваше внутреннее пламя никогда не бывает непоколебимо. Оно постоянно колеблется то туда, то сюда, от одного желания к другому, вас постоянно тянет в разные стороны. Когда нет никаких желаний — даже желания достичь Бога, — тогда ты тих. Когда все желания отрицаются, а в этом — смысл пути отрицания, внезапно ты становишься тих: некуда идти, некуда стремиться. Ни ветерка. Желания — это ветер, что постоянно носится внутри и заставляет внутреннее пламя постоянно колебаться. Вот почему ты не бываешь тих. Даже сидя молча, в медитации, ты не тих.
Кто-то спрашивал на днях:
— В медитации мысли не прекращаются, они продолжают бег, их даже ещё больше.
