– Думала, может быть, он прогуляется с Джэном – может, они проедутся верхом или искупаются, чтобы он хоть на время перестал печалиться о Тодди, – ответила Елизавета.
– Джэн собирался на рыбалку с мальчиками Смитов. – Мэри, дорогая, сбегай, посмотри – может, он еще не ушел – тогда попроси его прийти.
– Да, мадам.
– И захвати корзинку с клубникой – Мэтью передаст ее на кухню.
– Хорошо, мадам. – Мэри убежала. Нанетта частенько давала ей поручения – она была проворна и умна и исполняла все лучше любой служанки.
Джон тем временем чуть поодаль развлекался в компании Зака. Елизавета понизила голос:
– Мэтью сказал, что Джеймс все еще у себя в кабинете. Как он, Нэн?
Нанетта печально покачала головой:
– По-моему, неважно. Очень мало ест, сильно исхудал. Но, что всего хуже, он молчит. Редко скажет пару слов, не смеется и не поет, как прежде. Он и не работает, просто запирается на целый день. Я порой подглядываю за ним потихоньку. Он просто сидит часами, уставясь в никуда.
– Джеймс все еще скорбит? – осторожно спросила Елизавета. Со дня смерти Александра прошло уже полтора года, но она знала, что рана все еще кровоточила.
– О мальчике? Я не знаю... Поначалу я думала, что дело в этом, но тут кроется еще что-то. Думаю, он поглощен и другими проблемами. Иногда это сильно осложняет нам жизнь.
– Религия?
– Да. Он запретил всем нам посещать мессы. И слугам, и Джэну, и мне – всем.
– Из-за штрафов? – спросила изумленная Елизавета. Был издан закон, по которому каждый посещающий католическую мессу обязан внести в казну сто марок [Старинная английская монета], но людей редко преследовали – особенно тут, на севере. Существовал также двенадцатипенсовый штраф за непосещение церкви по воскресеньям и по большим праздникам – этот взимался регулярно. Но так как сумма была мизерная, католические семейства просто выплачивали деньги раз в год местному судье – и продолжали жить по-старому. На самом же деле королева и архиепископ Паркер создали вполне приемлемые условия для всех, кроме разве что самых неистовых приверженцев папского католицизма. А непосещение храма чаще всего было результатом лености, нежели проявлением убеждений.
– Нет, штрафы здесь ни при чем. Трудно понять, что на самом деле у него на уме, ведь он так неохотно говорит – но мне кажется, он склоняется к тому, что протестанты правы. Он заставляет нас всех посещать храм – по его словам, в угоду королеве. Этим, собственно, и исчерпываются его придворные обязанности. Порой мне кажется... – Нанетта запнулась. Елизавета осторожно переспросила:
– Кажется что, кузина?
– Что скорбь об Александре заставила его так перемениться...
На это Елизавета ничего не могла ответить. Она только спросила:
– Так у вас больше не служат мессы?
По лицу Нанетты скользнула легкая улыбка, в которой было больше горечи, нежели веселья:
– Я родилась и воспитана католичкой. Хотя большую часть жизни я не была паписткой. Вера короля Генриха достаточно хороша для меня – и, думаю, для королевы. Знаешь, о чем мне время от времени пишет Мэтью Паркер? Что королева изо всех сил сопротивляется тому, чтобы церковь была лишена прежних привилегий – а в ее алтаре такое же распятие, свечи и цветы, как и у королевы Марии. – Она совершенно забылась и громко рассмеялась: – Так, о чем ты спрашивала?
– О мессе.
– Ах, да... Что ж, дорогая моя, ведь у меня есть капеллан, наш дорогой Симон – а что же еще делать капеллану? Думаю, Джеймс рад был бы от него избавиться, но ведь это мой слуга, а вовсе не Джеймса – а наш брачный договор предусматривает, что мои слуги в полной моей власти, и поделать он ничего не может. Тише, Джон возвращается, – она возвысила голос: – Что так надолго заинтересовало тебя, цыпленок?
– Паук, тетя Нэн, – у него было брюшко такого цвета... ну, как шейка голубя, вся переливающаяся, – отвечал Джон. Большая и тяжелая пчела вдруг опустилась прямо на рукав его камзола. Он взглянул на нее и улыбнулся. – Поглядите-ка! Приятель, твои ножки отяжелели от пыльцы. Ты словно ослик с торбами наперевес. Иди-ка сюда, маленький братец, – сказал он, протягивая палец – пчела, словно поняв, чего от нее хотят, взобралась на него и преспокойно уселась. Джон поднес руку ближе к глазам, чтобы получше рассмотреть насекомое. – Лети-ка домой, малыш, – у тебя достаточно ценного груза, не перетрудись. – Он поднял руку вверх, пчела взмыла в воздух и полетела куда-то за садовую ограду.
Нанетта и Елизавета обменялись взглядами.
– Они никогда не жалят его, – заметила Елизавета. – Дома он достает из ульев мед – и не надевает сетки, и не дымит в улей головешкой, чтобы усыпить пчел. Ни одна еще никогда его не ужалила!
– А с какой это стати? – удивился Джон. – Они же знают, что я не причиню им зла.
Тут ворота открылись и вошел Джэн, сопровождаемый Мэри, следующей за ним по пятам.
– Погляди, медвежонок, кто к нам приехал в гости! – Нанетта встала, позволив своему высокому сыну обнять себя. – Елизавета спрашивала, не пригласишь ли ты Джона прогуляться с тобой.
– Тогда как раз самое время, – ответил Джэн, улыбаясь Нанетте. На Елизавету он не глядел, так как знал, что она почему-то недолюбливает его, а не в его обычаях было раздражать понапрасну людей. – Пришли Роб и Джеки, и мы уже собирались уходить, когда прибежала маленькая Мэри. Если бы не ее легкие и быстрые ножки, она не застала бы нас. – Он нежно взглянул на Мэри – та вспыхнула и потупилась. – Джон может пойти с нами, но, думаю, ему будет не слишком интересно. Мы ведь идем ловить кроликов в Харвуд.
