– Мы долго ломали голову над названием, – продолжал Джэн, – но в конце концов сошлись на «Больнице Святого Эдуарда» – а заодно выбрали и святого-заступника. В больнице сорок коек – все так ею горды...
– А деньги откуда взялись?
– О, средств оказалось вполне достаточно, не беспокойся. Твой отец сделал щедрый взнос, да и многие знатные семьи тоже – Баттсы, Арчеры, Уиверы, Конингсби...
– А ты?
– Нет, больницей я мало занимался. Мое дело – школа. Я сдаю городской дом, тот, в Лендале, – за хорошую цену. Теперь мы можем хорошо платить директору школы и наставнику. Ведь какой смысл имеет школа без отличного педагога? Вопреки пунктику моего отца, в школе практически не применяются телесные наказания – поэтому необходим человек, который сумел бы держать детишек в ежовых рукавицах без помощи розог. А ребятишки порой попадаются трудные – Брайдвеллы, например...
– А дело себя оправдывает?
– Суди сам – видишь, на дорогах нет больше ни бродяг, ни нищих. Больных лечат, злодеев перевоспитывают, бездельников заставляют трудиться, а детишек учат в обязательном порядке читать и писать, а потом отсылают учиться ремеслу в город. Ну, уж коль скоро мы так далеко с тобой заехали, давай зайдем в школу.
Джон с удовольствием смотрел, с каким почтением детишки приветствуют Джэна. Оказалось, что он почти каждого знает по имени – а дети смотрели на него как на героя. Он переговорил с директором и наставником, проэкзаменовал нескольких мальчиков и девочек, а затем произнес краткую речь, обратившись ко всем присутствующим. Говорил он о необходимости прилежания и послушания. На обратном пути Джон, скрывая улыбку, сказал:
– Да ты, как я погляжу, у них весьма популярен...
– Я много времени отдаю школе, – Джэн пытался говорить небрежно, но потом все же улыбнулся: – Знаешь, на самом деле я бываю тут по нескольку раз на неделе, а иногда преподаю небольшим группам особые уроки. И, разумеется, организую празднества в честь основателя школы – вот они меня поэтому и не забывают.
– Мой друг, Джэн Чэпем, великий благодетель, – улыбнулся Джон.
– Должен же я творить добро, дабы загладить грехи мои... Поскачем галопом – я хочу поскорее попасть домой и снова увидеть твою великолепную Мэри!
Хотя Морлэнды и ждали Мэри Перси, но все же оказались неподготовленными к тому, что увидели. Когда она верхом на Хаулете въехала во двор бок о бок с Джоном, одетая по-мужски: в бриджи, высокие сапоги и камзол, никто поначалу не признал в ней женщины. Накануне визита они с Джоном обсуждали, во что Мэри облачиться – Джон настоятельно советовал ей надеть женское платье и оставаться в нем все время, пока они будут в усадьбе Морлэнд – но первая же вспышка гнева Мэри заставила его отступить.
– Разумеется, ты права, – сказал он смиренно. – Это было бы притворством – более того, ложью. Ты такая, какая ты есть – и такой я люблю тебя. Я не дам тебя в обиду.
И вправду, поддержка мужа потребовалась Мэри – настолько обитателей усадьбы Морлэнд шокировал вид женщины – замужней женщины, женщины-матери – в мужском платье. Когда миновало первое оцепенение, мнения разделились. Старшие – Пол, Баттсы, Иезекия – полагали, что это дурно и грешно, Джэн счел это чересчур экстравагантным, Мэри Сеймур – глупым. Она уразуметь не могла, как это женщина столь несравненной красоты могла пренебречь изысканными нарядами и драгоценностями, как могла она такие великолепные волосы просто заплести в толстую косу, а не завить и взбить, как отваживалась она подвергать риску свое нежное лицо, участвуя в битвах наравне с мужчинами... А Джейн держала свое мнение при себе. Она вела себя с Мэри Перси столь же уважительно и сердечно, как и со всеми, с кем приходилось ей общаться. Дети же: Николас, сын Джэна и Мэри, ребятишки Баттсов и Артур считали, что это ужасно романтично, но все-таки грешно. А десятилетняя Маргарет Баттс так просто стала тенью Мэри Перси: она страстно мечтала иметь на щеке такой же шрам, и попыталась даже процарапать щечку острым грифелем, но оставила эту затею, почувствовав, как что больно…
Но кто безоговорочно принимал и понимал Мэри Перси – так это Нанетта. В шестьдесят один год она оставалась подвижной и энергичной, обожала скакать верхом и охотиться и, все еще верная обычаям своей юности, ездила по-мужски – точно так же, как Мэри Перси. Ведь Нанетта была воистину сыном своего отца, причем старшим сыном – она понимала, сколь сильна жажда свободы, охватывающая женщину время от времени... Она слишком хорошо помнила, сколь несчастна была Елизавета, вынужденная отказаться от скачек и прочих вольных забав и стать добропорядочной матерью семейства... К тому же Нанетта много времени провела в обществе королей и королев – и понимала, как ни одна душа здесь, всю тяжесть груза власти и ответственности за подданных. А Мэри была бесспорно королевой своего крохотного государства. Гостья, чувствуя откровенную симпатию Нанетты, была с ней куда свободнее и раскованнее, нежели с остальными.
Тем утром, когда Джэн с Джоном поехали осмотреть школу и больницу, Мэри Перси осталась дома – она сидела в парке в обществе Нанетты, Мэри Сеймур и Джейн, занимаясь шитьем. Правда, обыкновенным женским рукоделием занимались лишь три из них, тогда как Мэри Перси усердно чинила ремешок уздечки, поистрепавшийся в дороге. С куда большим удовольствием она составила бы компанию Джону, но безошибочным женским чутьем понимала, что тогда лишила бы его возможности поговорить начистоту с другом юности. Китра не покинул Мэри Перси – к тому же он до крови стер подушечку одной из лап и предпочел отдохнуть. Он лежал у ног хозяйки вместе с Моуди и время от времени утробно рычал на Зак, борзую Нанетты, стоило той пошевелиться.
Поначалу говорили, разумеется, о детях. Сыну Мэри Сеймур исполнилось три года, и он уже занимался с наставником в классной комнате усадьбы Морлэнд. Второму ее сыну, Габриэлю, было почти полтора – и он обещал стать великим умницей. Нанетта гордилась и восхищалась своими внуками и взахлеб говорила о них.
– Джэн уже учит Габриэля ездить верхом, – сказала Нанетта. – Он с радостью поступил бы так же в свое время с Николасом – если бы Мэри позволила. Ведь чем раньше начать, тем лучше! Я ведь все время твержу тебе об этом, Мэри, – а ты отказываешься понимать! Разве ты не хочешь, чтобы твои сыновья стали искусными наездниками?
– Я не хочу, чтобы они упали с коня и разбились. Лучше уж живой сын – пусть и не великий наездник, – упрямо отвечала Мэри Сеймур, не отрывая взгляда от работы. Джейн бросила тревожный взгляд на Нанетту, вспомнив, что послужило причиной гибели ее единственного сына Александра – но та оставалась спокойна и безмятежна. Время было милостиво к ней – хотя лицо Нанетты с годами осунулось и резче
