взывая о пощаде. Ее лицо превратилось в маску из слез, пота и крови. В дверях показались слуги. Джеспер зарычал, не зная, кого атаковать – их или хозяина, и Пол, не отпуская Анны, схватил с постели меч и повернулся к ним:
– Назад, все назад. Убирайтесь вон, закройте дверь! Это вас не касается. И заберите собаку! Дверь закройте!
Им пришлось повиноваться – поучение жены было неоспоримой прерогативой мужа. Нехотя они попятились и медленно закрыли за собой дверь. Анна обвисла на его руке, не в состоянии держаться на ногах. Лицо у нее опухло от ударов, из носа и рта струилась кровь, один глаз был почти закрыт опухолью от удара, в центре которой осталась ссадина от его кольца с печатью. Слюни и кровь стекали по подбородку и впитывались в ворот ночной рубашки. Его гнев прошел, осталось только отвращение. Пол отпустил ее, и она осела на пол, превратившись в груду тряпья.
– Мне нужно было бы убить тебя, – холодно произнес он, – но ты этого не стоишь. Кроме того, я должник Джона Баттса, и мне вовсе не нужна кровная месть.
Груда белья зашевелилась, из нее показались умоляющие руки, и груда поползла к нему, ощупывая руками впереди пол. Невидящие глаза искали его, и это существо что-то бормотало. Он попытался не вслушиваться в слова, но они не могли не проникнуть в его сознание:
– Только потому, что я любила тебя, я любила тебя, любила тебя...
Пола замутило, он взял меч и вышел из спальни, закрыв за собой дверь.
Имя Урсулы так и не было упомянуто в доме. Никаких замечаний не было высказано и по поводу вида Анны на следующий день и в дальнейшем, пока с ее лица не исчезли все следы побоев, за исключением выбитого зуба. После этого Пол спал отдельно от нее и почти не разговаривал. Он вообще стал еще менее разговорчив, общаясь в основном со слугами и арендаторами, с которыми был вежлив, как всегда.
Хуже всего, по иронии судьбы, было то, что он не мог видеть Урсулу, как обычно, хотя теперь, когда их связь обнаружилась, это должно было бы стать проще. Но он не мог навещать ее в ткацкой мастерской, а где еще они могли встретиться? Только теперь он понял, как сильно зависел от их редких встреч, как он нуждался в разговоре с ней. Помня о своем долге, он только однажды или дважды попытался робко поговорить с Джеком, но это только усиливало напряжение. Его замкнутость не так-то просто было преодолеть. Он был открыт только с Урсулой, а теперь, по-видимому, он потерял и ее. Осталось лишь найти забвение.
Замок Кентдейл стоял на вершине зеленого холма, господствуя над городом Кендалом и долиной реки Кент. Здесь, в окружении как обычных стен, так и зеленых садов и служб, жить было приятно, и климат был полезный для здоровья – сухой, прохладный, место продувалось ветрами с холмов, на которых время от времени охотились обитатели замка.
Нанетта была довольна своей жизнью. Их собралось четверо девочек: Кэтрин Парр, Нанетта, Елизавета Беллингем (ей минуло шесть лет) и другая кузина – Кэт Невилл, которой, как и Нанетте, исполнилось восемь. Самая младшая, пятилетняя Парр, была умна не по годам и более развита, чем остальные.
Вся четверка жила в одной спальне в детской в юго-восточном углу замка. Кровать была широкая, удобная, с мягкими подушками – такой роскоши Нанетта раньше не знала. В холодные зимние ночи, когда ледяной ветер проникал через окна-бойницы, их укрывали огромным меховым пологом. В такие дни утром приходилось разбивать лед в чаше для умывания, но все четверо были прирожденными северянками, и холод не слишком беспокоил их.
Нанетта быстро подружилась с девочками и вскоре стала верховодить в их играх, возможно, потому, что ей с раннего возраста приходилось управлять кузиной Маргарет. Кэт Невилл была из большой семьи и знала игр больше, чем даже Нанетта, – это была веселая, подвижная девочка, не слишком преуспевавшая в учебе и часто получавшая наказания из-за непослушания, неопрятности или шумливости. Бесс Беллингем, светловолосая и красивая девочка, была тихой и спокойной, как мышка, только и ждущей, чтобы ею поруководили, а умная и сообразительная Кэтрин Парр была сообщницей Нанетты; иногда, впрочем, она чувствовала необходимость приструнить своих товарок, что и делала, благодаря своему авторитету дочки хозяина дома.
Все четверо вставали в шесть к мессе, служившейся каждый день, за исключением воскресений, в замковой капелле, а по большим праздникам вместе со взрослыми они отправлялись в город – этот порядок был знаком Нанетте еще по Морлэнду. Завтрак подавали в семь, обычно он состоял из хлеба с ветчиной и эля и съедался в полной тишине. «Совсем как в монастыре», – прошептала как-то Кэт на ухо Нанетте и была за это строго наказана. Затем до полудня шли уроки – они изучали греческий, латынь, французский, итальянский. Кэтрин и Нанетта успевали хорошо, Елизавета средне, а Кэт слабо.
В полдень подавали обед, обычно от пятнадцати до двадцати блюд, а затем начинались уроки музыки: игра на лютне, арфе, скрипке и пение. Днем они охотились, или просто катались верхом, или же у них были еще уроки – на этот раз женские ремесла: вышивание и шитье, или же сочинения и поэзия. Ужинали зимой в пять, а летом в шесть часов, ужин не отличался таким разнообразием, как обед, и после него можно было танцевать, играть или отдыхать до сна в девять часов.
И над всей их жизнью, уроками, играми, едой и развлечениями, царило бдительное око Мод, леди Парр. Нанетта побаивалась эту хрупкую, стройную женщину, обладавшую неимоверной энергией и сильным характером. В это время ей шел всего двадцать первый год, но Нанетте она казалась образцом, вершиной взрослости. У нее были очень строгие правила и острый, как ледяной зимний ветер, язык. Казалось, она присутствует в каждом уголке замка одновременно, и девочка, решившая, что леди Парр распекает прислугу в большом зале и по этой причине можно расслабиться в классе, очень быстро понимала свою ошибку.
Кэтрин как огня боялась своей матери, и остальные девочки тоже, так как леди Парр не делала различия между своей дочерью и воспитанницами. Сэр Томас Парр был, по мнению Нанетты, не столь опасен, зато и менее интересен – он казался ей совсем старым, почти одной ногой в могиле. Он часто отсутствовал по делам, в основном в Лондоне, и даже когда он был в замке, девочки видели его нечасто – он не входил в сферу их жизненных интересов. Но когда они все-таки с ним сталкивались, он был мил, добр и немного неуклюж. Он иногда щипал их за щечки и интересовался, как они поживают, а иногда привозил им из Лондона подарки – это и было его главной функцией в их жизни.
Кроме того, в замке обитал брат Кэтрин, Уильям, но они его тоже редко видели, так как у него была своя часть замка. Нанетта не слишком много думала о нем. Когда они с ним сталкивались, он держался надменно и презрительно, и, кроме того, делал разные гадкие штуки их котятам, а потом еще и смеялся над своими проделками.
Мирное соперничество Кэтрин и Нанетты сблизило их и заставило подружиться. Кэтрин легко давалась латынь и греческий, а Нанетта опережала ее в музыке и сочинении. Обе ненавидели вышивание, у обеих было живое воображение, они любили рассказывать разные истории и устраивать представления.
