– Плохо построена, мастер, вот почему, – ответил мельник, – говорят, ее строил голландец, а откуда ему знать норов наших рек? Я не дал бы за такую дамбу и ощипанную ворону, во всяком случае, не за то, что она выстоит против такого паводка.
В обед к мельнице приехала со своей камеристкой Елизавета, навещавшая больных в деревне неподалеку. Ее взволновал вчерашний рассказ Пола о реке и паводке.
– Кажется, дело плохо, – сказал ей Пол, – мельник считает, что дамба рухнет, а тогда разлетится мельничное колесо.
Елизавета встревожилась:
– Конца нет бедствиям от этой оттепели – когда потеплело, пошли туманы, а вы знаете, как туманы вредны. Я боюсь, что до конца недели множество народу заболеет лихорадкой.
Пол огорчился:
– Тебе следует самой поберечься, Елизавета, ты слишком много работаешь и так ослабла. Если в деревне пойдут лихорадки, лучше тебе там не появляться, ты не справишься с лихорадкой в таком состоянии.
Бледная, похудевшая Елизавета беспечно улыбнулась:
– Если настало мое время уйти, то Господь примет меня, если же нет – то что мне бояться лихорадки? Здесь и так столько чахоточных, и я не могу бросить, страждущих.
Пол положил руку ей на плечо:
– Ты добрая женщина. Я стыжусь теперь своего страха. Ты поедешь домой?
– Нет, я хотела бы остаться здесь. Я не смогу успокоиться, не зная, что с мельницей. Может быть, вы спуститесь и перекусите что-нибудь вместе со мной, отец? Я привезла в седельной сумке хлеб, сыр и пироги.
Они поели в комнате мельника, пригласив и его разделить их трапезу, но он отказался, сказав, что не может и на минуту оставить свой наблюдательный пост. Теперь заслонки были открыты на максимальную высоту, а кряхтенье мельничного колеса и шестеренок превратилось в настоящую какофонию. Казалось, что они находятся внутри громадного барабана, по которому кто-то колотит снаружи. С большим трудом удалось отцепить от колеса приводные механизмы и шестерни, иначе всю мельницу могло разнести на куски.
Весь день они сторожили реку, наблюдая за ней с галереи и мечтая, чтобы вода убыла. Однако она только прибывала и начинала затоплять берега. Только тогда Пол почувствовал угрозу наводнения и поехал на фабрику распустить рабочих по домам. Пока он занимался этим, со стороны мельницы донесся слабый, тревожный вопль. Оглянувшись, он увидел на галерее крошечную фигурку мельника, отчаянно машущего руками, чтобы привлечь его внимание.
– Дамба! – догадался Пол. – Разбегайтесь все, как можно скорее! – Он прокричал эти слова на бегу к мельнице. Так быстро он еще не бегал. Задыхаясь, Пол влетел на лестницу и на галерее нашел мельника и двух женщин:
– Смотрите, мастер, смотрите! Она идет, я же говорил, она идет! О моя бедная река, мое бедное колесо! Что теперь делать? Будь проклят осел, построивший эту дамбу!
Пока он изрыгал проклятия на голову голландца, его хозяин бросился к парапету и перегнулся через него. Его глазам открылось ужасное зрелище – от верховий со скоростью скачущей лошади к ним приближался гребень гигантской волны, увенчанный желтой пеной.
– Да спасет нас Иисус! – воскликнул, перекрестившись, Пол. Это было ужасное зрелище. Что могло противостоять такой волне?
– Фабрика, – промолвила Елизавета, – ткачи – они утонут! И крестьяне в деревне – все утонут. Я должна спасти их. – И она ринулась вниз по ступенькам.
– Нет, Елизавета, останься, останься – я отослал рабочих домой, а ты никому не сможешь помочь.
– Останьтесь здесь, госпожа, внизу вам не спастись, – предостерег ее мельник, – мельница выстроена крепко, здесь мы в безопасности.
– Нам лучше спуститься, – решил Пол, держа Елизавету за руку.
– Берегитесь, вот она, – крикнул мельник и бросился к ним, хватая в свои неожиданно крепкие объятия камеристку Бетти, и тут их накрыло волной.
Внизу раздался страшный треск, как будто под их ногами разверзлась земля, – это волна ударила по колесу. Все четверо ухватились за перила и столбы, и мельница вздрогнула – с грохотом колесо оторвалось и было выброшено на берег. Волна, подобно хищному животному, рванулась вверх по стене мельницы, и со страшным звуком рвущейся ткани наружная галерея рухнула. Промокшие и испуганные, люди бросились к двери по ускользающей из-под их ног платформе. Закрученный водоворотом Пол успел ухватиться за дверной косяк и вцепиться в него изо всех сил. Он едва не сорвался, когда из-под его ног выбило пол галереи, и уже едва слышал вопли остальных и почти не осознавал, что они исчезли в мутном, смертельном водовороте. Пол был слишком оглушен ударом волны, чтобы соображать что-либо. Несколько минут он еще висел на косяке, болтаясь над рекой, отчаянно пытаясь нащупать сапогами опору, а потом, когда его руки ослабли и онемели, не в состоянии более держать вес тела, он рухнул в воду.
Ему снился длинный кошмарный сон, а когда сознание вернулось к нему, горький привкус этого ужасного сна еще оставался на его губах. Сначала он не понял, где находится и который час. Голова так сильно болела, что малейшее мыслительное усилие давалось с трудом, а каждый вдох вливал в его легкие, пришпиленные к спине лезвиями мечей, жидкий огонь. Было темно, и только огонек свечи освещал небольшое пространство вокруг – почему-то темно-красного цвета. Неужели он в аду и это начало вечной муки? Да, похоже на то – он весь горел, и воздух казался огненным. В отчаянии он опять провалился в забытье.
Когда Пол проснулся в следующий раз, ему показалось, что прошло очень много времени. Был день, и рассудок полностью вернулся к нему. Пол лежал в собственной постели, задернутой алым пологом, в своей комнате в Морлэнде. Голова раскалывалась, грудь болела, он был слишком слаб, чтобы пошевельнуться, но теперь он знал, где находится. Каким-то чудом Пол выжил. С огромным трудом он повернул голову и обнаружил рядом с. постелью дремлющего слугу и лежащего у его ног Александра. Он попытался заговорить, но издавал только хрипы. Но этого было достаточно, чтобы собака заскулила и разбудила слугу, который побежал за Эмиасом.
