Гоблин покачнулся, по его телу пробежали судороги, он, закинув руку за голову, схватил Николая и отшвырнул от себя.
Николай в полете перевернулся через голову и, стоя на четвереньках, смотрел на нетвердо ступаюшего к нему монстра.
Шею ему Николай все-таки повредил.
Гоблин вдруг зашатался, упал на колени, вновь поднялся. Николай уже стоял. Они оба стояли друг против друга. И в отличие от Гоблина, Николай постепенно приходил в себя.
Гоблин взялся рукой за голову и попробовал ее повернуть из стороны в сторону. Руки упали, он поднял лицо к трибунам и заревел.
Потом вдруг заметил Николая и удивительно быстро метнулся к нему, но почему-то запнулся, рухнув на колени.
Их разделяло несколько метров: Гоблин на коленях, странно покачивавшийся из стороны в сторону, и Николай, впервые за весь бой взглянувший на врага сверху вниз.
Николай ничего не слышал: неестественная тишина обрушилась на него. Он равнодушно посмотрел на молча беснующиеся трибуны, далеких, вскакивающих с мест людей – мужчин и женщин. Он не чувствовал боли в ушах, видимо, нервная система отключила ненужное сейчас звуковое оформление.
Все было бессмысленно, глупо – это сейчас стало очевидно. Он почувствовал невероятную свободу – вот она-то и была знаком бессмысленности. Ему вдруг стало все равно, что произойдет дальше с ним, с цирком, с Качаури, с этим монстром-идиотом… Он подумал, что, если захочет, может уйти, может лечь здесь и ждать, что с ним сделает враг, может попытаться добраться до трибун и убить кого-нибудь – все было лишено смысла. И только где-то в глубине что-то мешало окончательному воцарению свободы.., ну да, Нина!.. как символ смысла, зачеркивающий его только что обретенную свободу.
Напряженно вытянув перед собой руки, горбясь от вздувшихся на спине мышц, он подошел к идиоту, обхватил его голову и, страшно взвихрив все силы, с громким хрустом, вернувшим ему слух, окончательно сломал тому шею.
Гоблин ничком обмяк на опилках и больше не двигался.
Глава 38
МЫ ЛЕГКО ВСЕХ УБЬЕМ
На какое-то мгновение что-то вновь случилось со слухом… Нет, секунду-другую трибуны растерянно молчали и – вновь взорвались ревом. На арену выскочили служители в синей форме, уложили на носилки поверженного великана, потянули за собой Николая.
В коридоре внутри трибуны толпился синий народ.
Среди служащих выделялось четверо его недавних охранников в камуфляже и двое громил- привратников в черных костюмах при галстуках. Кроме костюмов, всех различали и автоматы: у камуфляжников – 'Калашниковы', у обряженных в смокинги – пистолеты-пулеметы 'АГРАМ-2000'.
Непредвиденное осложнение. Вернее, Николай предвидел, что его свободу попытаются ограничить, но не так скоро!
– Поздравляем с победой! – сказал старший худой камуфляжник. – Здорово вы его! Не поверил бы!.. Теперь можете отдыхать, мы вас проводим.
– Проводите! – ухмыльнулся Николай, ощутив наконец, во что превратил его лицо покойник: не губы, а оладьи, еле шевелились.
Они пошли по коридору. Впереди двое, четверо сзади. Остановились у очередной двери. Николай открыл. Он не сразу понял, что его хотят вновь засунуть в пустую клетку.
– Э-э-э! Мужики! Что мне сейчас здесь делать?! Я к себе в номер хочу.
Один из громил в черном костюме навел на него пистолет.
– Ладно, хватит выпендриваться. Сказано, лезть в клетку, лезь! Ты свое отпрыгал.
– Вот теперь понятно. Теперь яснее ясного, – весело сказал Николай, краем глаза все четко различая: двое слева, двое справа, двое с 'АГРАМами' – впереди.
Николай схватил левой рукой ствол 'Калашникова' у ближайшего (того, старшего, длинного) бойца, кулаком правой сбил нос у парня с другой стороны. Нога тем временем, словно отдельно живущее существо, выбила у траурного громилы пистолет.
И тут началось!
Вырвав 'Калашников' из рук оцепеневшего от неожиданности воина, Николай тут же прикладом смял его опешившую физиономию и, схватив оружие за ствол, с размаха, очень сильно ударил прикладом автомата второго из чернокостюмников в лоб; из проломленного черепа что-то густо брызнуло…
Справа у Николая на плечах повис еще не тронутый камуфляжник, неожиданно вцепившийся зубами ему в ухо. Высвободив приклад автомата из проломленного черепа, Николай рывком вонзил пламегаситель дула в глазницу жаждущего его плоти. Дуло, пробив стенку глазницы, вошло в мозг, и челюсть наемника рефлекторно сжалась, откусив Николаю кусок уха, – зараза!
От боли, от глупости, от унизительного положения навалившейся на него несвободы Николай окончательно взъярился. Он ударил ногой в подбородок оставшийся на ногах черный костюм, только сейчас нагнувшийся за выбитым вначале пистолетом (вновь, как всегда в бою, время замедлило бег, успев растянуть эти две-три секунды в полноценные минуты).
Остались двое: один растерянно наводил 'Калашников', второй – справа – только сейчас передергивал затвор. У него не получалось, потому что в ужасе от происходящего в этом плохо освещенном серо- бетонном коридоре он никак не мог сообразить, что не снял предохранитель. Пока этот был не опасен.
Николай нырнул за нацеленный слева ствол и обхватил мужика за шею и подбородок. Сильно напряг руку, готовясь рвануть от себя…
