Затем было обсуждено еще одно предложение Сталина – об учреждении орденов Суворова и Кутузова для награждения командиров частей, соединений, командующих армиями, фронтами, начальников штабов и других командиров, отличившихся в ведении боевых действий. Хрулеву было поручено разработать статус этих полководческих наград.
Наступил черед докладывать, генерал-лейтенанту Коневу – о положении на Западном фронте. Иван Степанович всей силой воли подавлял в себе волнение: ведь впервые в качестве командующего таким количеством армий излагал он Ставке свое понимание общей оперативной ситуации на главном, угрожающем Москве стратегическом направлении, давал свои оценки сил противоборствующих сторон, высказывал предположения о замыслах немецко-фашистского командования и о наших возможностях и невозможностях парирования несомненно грядущих ударов неприятельских, войск. Почти не глядя на распластанную на столе топографическую карту, исчерченную красными и синими карандашами, и не отрывая глаз от лица Сталина, прохаживавшегося рядом по ковру, Конев доказательно обосновывал необходимость без промедления усиливать его фронт войсками и техникой.
Заканчивая доклад, Иван Степанович ощутил по спокойствию Сталина и грустной задумчивости маршала Шапошникова, что, видимо, не произвел на них должного впечатления своим докладом, может, именно потому, что очень желал этого. Обсуждения задач фронта и усиления его боевых возможностей не получилось. Никто ничего не сказал, не встревожился и по поводу того, что фашистские войска вот-вот могут перейти в наступление.
Когда Конев умолк, Сталин остановился перед ним и, глядя ему в глаза, наставительно изрек:
– Еще Флавий Вегеций, римский военный историк и теоретик, утверждал, что, кто желает получить в войне благоприятный результат, пусть ведет ее, опираясь на искусство и знание, а не на случай… Генштаб занимается Западным фронтом. Но мы очень надеемся и на вас, товарищ Конев, на ваши военные знания, ваш опыт, твердость и решительность вашего характера. Желаем вам успехов…
В штаб фронта генерал-лейтенант Конев возвращался со смешанным чувством неудовлетворения и приподнятости. Последнее брало верх: все-таки верят в него как полководца. И даже то обстоятельство, что на заседании Ставки Верховного Главнокомандования непонятно почему не обсуждались конкретные задачи Западного фронта, постепенно приобретало в сознании Ивана Степановича особый смысл: Москва надеется, что он, Конев, эти задачи хорошо понимает сам и сумеет вместе со своим штабом принять необходимые меры в предвидении близившихся грозных событий.
Вернувшись в Касню, он вызвал к себе генерала Соколовского и отдал распоряжение готовить проект директивы об укреплении оборонительных рубежей. Надо было сориентировать всех командующих армиями на то, что агентурой и авиационной разведкой установлен подход к фронту новых войск противника. В большей части они развертываются в районе Духовщины против стыка 19-й и 16-й армий, а также в районе Задня-Кардымово и на левом фланге 20-й армии. Обстановка требует немедленно активизировать в полосе фронта боевую работу всех видов разведки, главным образом ночью, чтобы держать противника в постоянном напряжении, уточнять сведения о расположении вражеских войск, резервов и штабов. На своем переднем крае повсеместно перейти к траншейной обороне с ходами сообщения, создать устойчивую систему артиллерийско-минометного и ружейно-пулеметного огня, укрепить противотанковые районы и вывести часть войск в резерв, чтобы была возможность маневрировать ими.
19 сентября директива была отправлена во все армии фронта, а генерал Конев поехал в войска, чтобы на местах ознакомиться с дивизиями, особенно теми, которые частыми ударами по противнику пытались потеснить его и занять более выгодные рубежи для последующих оборонительных действий.
Из утренней оперативной сводки генерал Конев узнал, что ни позавчера, ни вчера не сумела выполнить боевую задачу дивизия полковника Гулыги, усилившая прикрытие левого фланга войск бывшей его, Конева, 19-й армии. Ивану Степановичу вспомнился день, когда полковник Гулыга докладывал на командном пункте 44-го стрелкового корпуса комдива Юшкевича Василия Александровича о том, как ему удалось с остатками дивизии пробиться из вражеского окружения к Радчинской переправе через Днепр. Доклад слушал тогдашний командующий фронтом Тимошенко, собрав на КП Юшкевича командармов – Лукина и его, Конева, тоже прорвавшихся из-за Днепра со своими поредевшими штабами. Присутствовал при докладе и командующий войсковой оперативной группой генерал Рокоссовский.
Доклад был тяжким в своих главных подробностях и в изложении обстоятельств. Слушая Гулыгу, Конев будто самого себя увидел в той кровавой боевой сумятице на высотах вокруг Смоленска и, кажется, впервые столь потрясение осмысливал подвиг дивизий, входивших в состав 19, 16 и 20-й армий. Размышлял над тем, какой дорогой ценой удалось им обескровить и остановить врага, перекрыв ему пути на Москву.
И сейчас Конев ехал в дивизию полковника Гулыги, штаб которой затаился в лесистых оврагах близ деревни Старые Рядыни. На свой передовой командный пункт у станции Вадино заезжать не стал – что-то подстегивало его скорее оказаться там, на левом фланге бывшей своей 19-й армии. А главное, не хотелось прерывать важного разговора в машине с генералом Чумаковым. Федор Ксенофонтович, когда узнал, что Конев собирается побывать сегодня в дивизии полковника Гулыги, ранее входившей в его, Чумакова, оперативную войсковую группу, напросился поехать вместе с ним.
Тяжелый длинный ЗИС-110, в зелено-пятнистой окраске, следовал в направлении Ярцева. Впереди ехал броневик охраны. Конев и Чумаков сидели на заднем сиденье, отгородившись от водителя и адъютанта командующего толстым стеклом. Иван Степанович слушал рассуждения Чумакова с интересом и скрытым раздражением, ибо то, о чем говорил Федор Ксенофонтович, пусть было и разумным, но всецело зависящим от решений Ставки и Генерального штаба.
Федор Ксенофонтович горячо и убежденно доказывал, что расположение армий Резервного фронта в тылу армий Западного фронта лишает его, Конева, возможностей принимать необходимые меры для укрепления глубины обороны своих войск и будет затруднять управление Западным фронтом в ходе несомненно грядущего оборонительного сражения.
– Ведь подумай, Иван Степанович: две армии Резервного фронта – 24-я и 43-я – прикрывают левый фланг твоих войск и смыкаются с правофланговой армией Брянского фронта. Можешь ты быть уверенным за свой левый фланг, если занимающие там оборону армии не подчинены тебе?
– Да, тут есть над чем размышлять, – согласился Конев.
– А ведь Буденный, командуя Резервным фронтом, три остальные армии которого стоят тебе в затылок, да еще растянутые в одну линию на большом расстоянии, будет надеяться на стойкость твоего фронта. А твои армии, не имея своей необходимой глубины обороны, будут, в случае прорыва противника, полагаться на Резервный фронт. Таким образом, из боевых порядков двух фронтов может получиться слоеный пирог, если даже не каша… Ведь у вас с Буденным никакой свободы маневра и никакого взаимодействия. Может образоваться свалка…
– Что же ты предлагаешь? – недовольно спросил Конев, хотя и понимал разумность соображений Чумакова.
– Надо немедленно убрать из твоего тыла армии Резервного фронта и дать им самостоятельную полосу
