– Чтобы опечаток не было в газете! – подала голос и Ирина.
– Не только опечаток, но и ошибок вообще! – пояснил со знанием дела Миша Иванюта. – Чтобы все соответствовало присланным из секретариата в типографию материалам – корреспондентским и тассовским!..
– Нет ли у кого-нибудь из вас знакомого корректора? – уже конкретно поставил вопрос старший политрук Васильский.
Наступила тишина, если не считать шума нескольких станков, которые уже были включены в разных местах цеха.
– А девушка может быть корректором? – настороженно спросила Ирина.
– Конечно может! – ответил Васильский.
– Тогда меня приглашайте! – Лицо Ирины будто посветлело, а из глаз улетучилась усталость. – У меня всегда были пятерки по русскому языку, и сочинения я писала на «отлично».
– И я бы поехала! – подала голос рыжеволосая девушка из новой смены.
– Я тоже согласна!..
– И я!..
Ирина вдруг вскочила на деревянную подставку своего станка и обратилась к собравшимся:
– Товарищи, я ведь дочь военнослужащего, генерала! – Ее усталый, хрипловатый голос звучал взволнованно. – Мне знакома военная терминология! У нас весь род военный!
– А кто вместо тебя будет нашим комсомольским секретарем? – с укором спросила ее Надя, чуть косоглазая соседка Ирины по двору.
– Ты заменишь! У меня есть предложение: Надю секретарем выбрать! – Ирина держала себя так, будто вопрос о ее отъезде на фронт уже решен окончательно. – Кто за это предложение, прошу поднять руки!.. Голосуют только комсомольцы!..
Но голосовали все – оживленно, с каким-то особым энтузиазмом и весельем: ведь идти на фронт готов был каждый, но счастье выпало пока одной Ирине, и за нее радовались.
А Миша все раздумывал над словами девушки о том, что она дочь генерала. И сердце его вдруг встрепенулось, забилось учащенно, а в голове зашумело от ударившей крови: он был оглушен внезапной догадкой… Только сейчас до сознания Миши стало доходить, что Ирина – родная дочь самого дорогого для него человека – Федора Ксенофонтовича Чумакова… Смятенные мысли Иванюты молнией, в один охват, пронеслись по невиданно-тяжким, кровавым дорогам, пройденным со страшными боями в первые недели войны под командованием этого мудрого генерала… Но в памяти Миши смутно брезжило, будто семья Федора Ксенофонтовича жила до войны в Ленинграде. От кого же он это слышал?..
Миша протолкался к окруженной молодежью Ирине и спросил у нее, не тая изумления и тревоги:
– Вашего отца зовут Федор Ксенофонтович?
– Да… – Ирина смотрела на Мишу почему-то с испугом.
– Он живой?
– Не знаю… Осенью лечился в госпитале под Москвой, приезжал домой… Сейчас неизвестно где… Вы с ним знакомы?
– Я прошел с вашим отцом от западной границы до Смоленска. Если б не он, не знаю, как бы все было…
Неизвестно, кто распорядился выключить начавшие работать станки, и в цехе стояла такая тишина, что казалось, все перестали дышать, вслушиваясь в разговор Иванюты с Ириной.
– Вы были с ним в окружении?
– В трех окружениях, – с печалью в голосе ответил Миша. – Из Смоленска Федор Ксенофонтович, он тогда уже был серьезно ранен, послал меня к полковнику Гулыге с приказом пробиваться на восток по новому маршруту. И мы опять прорывались из окружения, но уже без генерал-майора.
– Домой он приезжал генерал-лейтенантом, – зачем-то уточнила Ирина и, помедлив, вдруг спросила: – А лейтенант Рублев Виктор не с вами был?
– Как же, знаю Рублева! – Но Миша оживился из-за другого. – Так Федор Ксенофонтович уже генерал- лейтенант?!
– Ага!
– А Рублев при мне спускался в тылу у немцев на парашюте, когда подбили его «ястребок». Один наш раненый принял его за фашиста и хотел пальнуть из автомата.
– Почему за фашиста?! – испуганно спросила Ирина.
– Потому что и немецкий самолет падал. Его сбил лейтенант Рублев. А вы откуда Рублева знаете?
– Он наш ленинградский знакомый, – пояснила Ирина и отвела в сторону глаза.
28
Ирина сидела в кабине полуторки рядом с шофером Аркашей, который уверенно вел машину в сторону Киевского вокзала, на 2-ю Извозную улицу, где жили Чумаковы. Откинув звенящую от тяжкой усталости голову на дерматиновую спинку сиденья, Ирина видела из-под смеженных век, как из белесого неба косо сек по лобовому стеклу мелкий снег; впереди машины шалый ветер катил по мостовой белые вихри и разбивал их о длинные высокие сугробы, отделявшие проезжую часть улицы от малолюдных тротуаров.
Ощущая, как в тепле кабины сладко ныли от усталости ее спина, руки, ноги, Ирина вяло размышляла о старшем политруке Иванюте, который так славно и взволнованно говорил об отце… Сколько неожиданного случается в жизни: отец ее знал Иванюту еще в июне, потом они оба познакомились с Виктором Рублевым. А она, Ирина, как бы связала все эти знакомства в единый узел, угадывая девичьим чутьем, что неспроста
