– И все-таки нам надо поговорить.
– Надо так надо, – вздохнула она. – Но я не знаю… в отделение ехать? Я только-только стирать начала…
– Я сама могу к вам приехать.
– Я… ну ладно, приезжайте.
Я заверила, что буду у нее через полчаса, и слово сдержала.
Лидия Михайловна оказалась дамой лет шестидесяти, высокой, статной, с тем особым выражением глаз, что свойственно женщинам с несчастливой судьбой, которую они выбирают себе сами. Через двадцать минут я уже знала: муж бросил ее с грудным ребенком, и с тех пор о нем ни слуху ни духу, сына она воспитывала одна, души в нем не чаяла, но пользы ему это не принесло. Не успев закончить школу, он угодил в колонию и стал там частым гостем, жизнь его после очередного освобождения бывала бурной и доставляла матери много хлопот, отсидки длились все дольше, а промежутки между ними становились все короче. Однажды, в один из таких промежутков, сын успел свести близкое знакомство с девушкой, которая родила ему дочку, но радостную весть он получил уже в тюрьме, где вскоре молодые и расписались. Семья у невесты была из неблагополучных, девушка перебралась к Лидии Михайловне, но через полгода с квартиры съехала, прихватив не только свои вещи, но и свекровины, однако забыла дитя. Внучка так и осталась с Лидией Михайловной. И жили бы они вполне счастливо, если бы не трепетное ожидание появления то одного родителя, то второго. Невестка, правда, наведывалась редко, зато всякий раз грозилась забрать дочь, но, получив некую сумму денег, удалялась. Появление сына ожидалось в мае, и Лидию Михайловну уже лихорадило в предвкушении радостной встречи.
– Теперь еще вот эта беда, – со вздохом закончила она. – Как такое могло случиться? В голове не укладывается.
– Вы у них давно работаете? – спросила я.
При знакомстве с Лидией Михайловной ни одним из моих удостоверений воспользоваться мне не пришлось, женщина была уверена, что я из милиции. Такое простодушие просто умиляло.
– Да уж третий год. Прихожу убираться три раза в неделю. А так Людмила Матвеевна по дому все сама делала, вечером она в школе, а днем дома. Женщина она работящая, не избалованная, хорошая хозяйка, все у нее по местам, и поесть приготовит, и мужу рубашки погладит, я сколько раз предлагала ей помочь, мол, что вы все сами. Всегда она веселая такая, не ходит, а порхает по дому. И вдруг это несчастье.
– Веселая? Говорят, у Людмилы Матвеевны в последнее время на работе были неприятности.
– Может, и были. Я о том не знаю. Хотя да, в последнее время она все больше молчала, вроде как сама в себе. Мне ничего не говорила, а я с вопросами, знамо дело, не лезла. Но мне кажется, она из-за Вики больше переживала.
– Из-за дочери?
– Ага. Разболелась та что-то, пришлось ее в санаторий отправить, а девочка в спецшколе учится, Людмила Матвеевна беспокоилась, как бы это на учебе не сказалось…
– В каком она санатории?
– Не знаю. Вчера на похоронах Вика была, конечно. Не скажу, что выглядела она больной, улыбалась даже, видать, еще не поняла, что произошло. Ребенок, чего взять…
– Сколько ей лет?
– Четырнадцать. Такая умница, и красавица, вся в родителей. Людмила Матвеевна женщина красивая была, о самом-то и говорить нечего, и дочка просто загляденье. Семья у них хорошая, дружная. Любо- дорого посмотреть. Ни разу я не слышала, чтоб Владимир Сергеевич жену Людой назвал, всегда Людочка. На обед приедет, поцелует, просто как в медовый месяц, внимательный, ласковый… Людмила Матвеевна так и говорила: «Мне его бог послал», у нее жизнь-то по молодости тяжелой была, росла без родителей, у тетки. Куском хлеба попрекали. Вот господь за все ее мытарства и дал ей такого мужа. – Лидия Михайловна тяжело вздохнула и повторила: – Как такое могло случиться?
– Утонула Людмила Матвеевна в состоянии алкогольного опьянения, – заметила я, наблюдая за реакцией домработницы.
– Вот уж не знаю… – покачала она головой и поджала губы.
– Вы не замечали, чтобы она выпивала?
– Да что вы… – отмахнулась она. – Выпивала… смех один. Вон, соседка моя, любительница, хоть и врет, что ни-ни… а чего врать, если с утра опухшая да глаза красные, а руки ходуном ходят?
– И все-таки в тот вечер она выпила, и немало.
– Не знаю, что и сказать. Только совсем это на нее не похоже. – Лидия Михайловна посмотрела на меня и голос понизила: – Владимир Сергеевич просил меня помалкивать. Тут журналисты были, выспрашивали.
– У вас были?
– Нет, что вы. Возле их дома вертелись. Двое. Все чего-то фотографировали. Совести у людей нет. Я вчера у них в доме была. Когда на кладбище поехали, я полы вымыла, как положено. Посуду убрала, ну и осталась, думаю, вдруг понадоблюсь. А эти в дверь звонят. Я сразу Владимиру Сергеевичу на мобильный, так и так. Он мне и сказал: «Очень вас прошу, Лидия Михайловна, с посторонними о нашей семье не говорить. Вы нам человек не чужой, и я надеюсь, вы меня правильно поймете. Не хочу, чтобы о Людочкиной смерти судачили, она прекрасный человек, а несчастье это не повод для глупых сплетен».
– Мне-то вы можете рассказать, не опасаясь, – заверила я. – В несчастном случае следует разобраться, верно? Вот вы уверены, что к спиртному Людмила Матвеевна была равнодушна, но…
– Да знаю, знаю. Бутылку коньяка в комнате отдыха нашли, неужто она и впрямь целую бутылку выпила? Просто в голове не укладывается.
– Разные бывают обстоятельства. Предположим, скверно на душе у нее было, вот она и решила выпить, отвлечься.
– Да с чего скверно-то? – всплеснула руками женщина. – В толк не возьму.
– Вот чтобы это выяснить, я и пришла к вам.
– Вы что ж думаете, она сама, что ли? – Голос она опять понизила и последние слова произнесла шепотом. Я пожала плечами. – Быть этого не может. Я так Ленке и сказала.
– Что за Ленка? – насторожилась я.
– Да у Сапруновых, что напротив живут, домработница. Такая балаболка. Вчера прибежала и давай трындеть: вся улица, говорит, болтает, что Людмила сама из жизни ушла. Выпила для храбрости и бултых…
– А что за причина у нее была, Ленка не сказала?
– Конечно, как же без этого. На работе у нее все разладилось. Но вы сами подумайте, неужто женщина, у которой такой хороший муж, ребеночек, руки на себя наложит из-за какой-то работы? Смех один. В деньгах она не нуждалась, ну и плюнула бы на эту службу.
– Разумно, – согласилась я. – Одно смущает: коньяк в таких количествах без повода не пьют, если человек к спиртному равнодушен.
– Это я не знаю. Может, правда из-за работы переживала, вот и выпила. Потом решила в бассейне искупаться, чтоб хмель вышел, беда и приключилась. Уж вы мне поверьте, я сама все эти дни только и думаю, что да как… В голове у меня эта бутылка не укладывается. Откуда соседи-то узнали, та же Ленка… я ни словечка никому… вот ведь. Сама Людмила не могла, нет. А Ленке лишь бы сболтнуть чего, сначала с машиной этой пристала, потом…
– С какой машиной? – насторожилась я.
– Ой, да чепуха, ей-богу… – махнула она рукой.
– Вы мне все-таки расскажите, – не отставала я.
– Ленка говорит, что машина к нашему дому подъезжала, к хозяйскому, я имею в виду. Часов в восемь вечера. Такси. И выехали через их прогон, а они там елок осенью насажали, ну и елку одну помяли. А Сапрунов вроде в окно такси-то видел и жаловаться надумал, почему ездят где не положено. Хотел позвонить куда следует, да номер машины не успел заметить.
– Я не поняла, такси что, Людмила Матвеевна вызывала?
– Уж этого не знаю.
– А Ленка что по этому поводу говорит?
