увы (что ж, бывает, издержки профессии), ставшее прологом к больничной койке. Катю на медпосту каждый раз спрашивали: «Вы жена его будете?» И каждый раз, отвечая: «Нет, коллега по работе», она замечала хитрое выражение на лицах медсестер: мол, знаем, кто вы, нас на мякине не проведешь. В своей палате Колосов смотрел по маленькому переносному телевизору футбол и читал «Робинзона Крузо». Катя как-то привезла ему несколько современных детективов – Акунина, Степанову, но он детективы читать не пожелал, отдал в другие палаты, обменяв на «Пана Володыевского».
В этом польском романе речь шла, кажется, о неразделенной любви… Или Катя ошибалась? Вообще, порой ей казалось, что она там, в госпитале, – лишняя и что Колосову, закованному в гипс, не слишком-то приятно ковылять от кровати до окна у нее на глазах. О событиях в Мамоново-Дальнем, ставших всему причиной, об этом кошмаре, о котором Катя не могла вспоминать без дрожи, они не говорили[1]. Вообще Колосов был крайне немногословен и чрезвычайно сдержан. Катя ловила на себе лишь его взгляды. И они были гораздо красноречивее слов.
Но вот и это прошло. Сломанные ребра срослись, и Колосов вышел с больничного. Здесь, в стенах розыска, в строгом официозе главка, все было совсем по-другому, чем в госпитале или же там, на темном мамоновском кладбище, которое едва не стало для сыщика последним пристанищем.
Слава богу, тогда все обошлось! О том, что спасла его, по сути, она, Катя, они тоже не говорили вслух, но…
– Чем это ты занят? – спросила Катя, кивая на сейф. Он направлялся к ней с таким видом, словно собирался поцеловать – здесь, среди всего этого набившего оскомину милицейского официоза, всерьез и страстно. – Ревизию затеял или к министерской проверке за полгода готовишься?
Улыбка на его лице… нет, она не погасла, осталась. Но словно кто-то где-то уменьшил яркость излучения.
– Здравствуй… привет… Да диск куда-то пропал. Диск с программой, вот хочу перезагрузить…
Чтобы Колосов перезагружал что-то сам в своем компьютере – это тоже была небывалая новость. Обычно для этих целей посылался SOS в информационный центр: пришлите младшего лейтенантика, юного аса программирования.
– Вообще, пора порядок навести, что на уничтожение, что в архив. А что же ты стоишь, садись, пожалуйста.
– Как ты себя чувствуешь? – спросила Катя заботливо.
– Отлично.
– Болей нет?
– Нет.
– Тебе все равно надо быть осторожным. Не делать резких движений.
– Совсем никаких? – спросил он. – Совсем-совсем?
Ну, вот что он хочет выразить этим своим «совсем»? Поди догадайся с трех раз?
– Ну, я рада, что ты выздоровел, что ты на работе. Я пойду, мы еще увидимся.
– Так торопишься от меня? А, кстати, как любимый муж? Здоров, не кашляет? Со спортом дружит? Штангу каждый день выжимает, тренируется?
– Он уехал по делам за границу.
– Ах, за границу! Ну, конечно же.
– Они с Сережей уехали, Мещерским.
Колосов помолчал – упоминание Мещерского, с которым он дружил, всегда смягчало самые острые словесные пикировки.
– Навещал Серега меня. И вроде никуда ехать не собирался.
– Так получилось, Никита.
– Может, сходим сегодня куда-нибудь после работы? В кафе посидим на Арбате?
Катя склонилась над клавиатурой компьютера.
– Нашел диск? Давай я сама тебе установлю по новой.
– Значит, нет предложению?
Катя забрала у него диск. Последующие пять минут все ее внимание поглощал монитор.
– Не будет больше сбоев, – сообщила она как ни в чем не бывало. – Слушай, а что-нибудь интересное, новенькое у вас есть?
– В смысле перерезанных глоток и раскроенных черепов?
– Да, в этом самом смысле.
– Для пресс-центра, для твоих читателей? Ну, как же, полны закрома у нас этого добра. – Колосов порывисто (слишком даже порывисто) схватил со стола груду папок. – Вот, забирай, архивная сенсация на сенсации, ты ведь только за этим и пришла, да? Сто громких тем для ста громких очерков. Журналистская премия, фильм по следам событий.
– Никита…
– Ну что, Никита?
– Никита, пожалуйста…
Он засопел. Он напоминал мальчишку – обиженного, раздосадованного первой, самой первой и самой главной в жизни неудачей. А сейчас – какой уже по счету?
