– Выращиваем на продажу для декора и озеленения, – пояснила Марина. – То, что растет в нашем климате, в наших широтах. Тут вот ивы – белая, пурпурная, кизильник, калина, – она, как полководец, указывала на ряды саженцев, – барбарис Тунберга, конский каштан, здесь вот клены у нас – маньчжурский, серебристый, зеленокрылый, это клен ложный Зибольда, тут вот семейство лоховых.
– Лохи, значит, дремучие? – усмехнулся Колосов.
Они шли через молодую рощу. Дальше начинались хвойники. Пушистые канадские елочки, карликовые кипарисы и туи, можжевельник, горные сосны, тис. Здесь были затененные участки с травой («сангвинария, медуница, бересклет», – машинально перечисляла Марина), были и солнечные поляны, где на аккуратных грядках росла цветочная рассада. Были места, где цветы уже цвели вовсю. Колосов увидел огромные ящики с аккуратными пластиковыми горшками – хоть сейчас высаживай на газоны и клумбы всю эту разноцветную красоту.
– Тут вот у нас в основном гвоздики разных видов, – поясняла Марина, – а это вот герани, дельфиниум, маргаритки. Ну, а тут было то, что уже сошло, чей сезон кончен, – анемоны, нарциссы, незабудки.
– Кто ж это все тут у вас обрабатывает? – поинтересовался Колосов. – Сорняки полет, копает грядки?
– Китайцы в основном, – зевнул Тихомиров. – Очень старательные. Руками умеют работать вдумчиво. Не лентяи, как наши. И пьют мало.
– И платите, наверное, за труд одну треть, – хмыкнул Колосов.
– Платим по договору. Вы что думаете, мы тут в золоте купаемся? – в тон ему хмыкнул Тихомиров. – Знаете, что это такое – в нашем климате чертовом? – Он широким жестом обвел угодья «Царства Флоры». – Авантюра это сплошная, вот что. Рентабельность тридцать процентов. За счет таланта и знаний Андрея только и держимся на плаву. Помните, какая зима была в прошлом году? Сначала как в Европе залило все, потом морозы жахнули. А весна какая была? То-то, сколько у нас деревьев, сколько саженцев погибло! А рассады сколько. Такие были убытки. И так каждый год – слушай метеопрогноз, а потом иди и повесься.
– У вас же вон оранжереи отапливаемые.
– Этой зимой у нас сначала свет вырубили на целые сутки – провода где-то там оборвались из-за снегопада, а потом еще через пару недель и теплоцентраль прорвало. Сколько труда погибло, сколько товара. А ведь все это, как Андрей говорит, живое. И умирать раньше времени не хочет. Нет, Никита Михайлович, наш бизнес – эфемерный и ненадежный. Зыбкий, как мираж. Выкручиваемся с Андреем пока, как можем.
– А ко всему еще и по арбитражам затаскали, – вставила Марина.
– По арбитражам? – спросил Колосов.
– Это двухлетней давности эпопея, – Тихомиров недовольно поморщился. – Двух хозяйствующих субъектов спор это сейчас называется. Брали мы с Андреем кредит в одном банке, да неудачно. Расплатиться хотели, делая ставку на закупку цветов на Ближнем Востоке – в Ливане и Израиле. А между ними, бац – война! Какие уж тут цветы, какие закупки. Ну, и чуть не прогорели. Банк под видом неуплаты хотел нас с молотка пустить, обанкротить.
– Земля наша их очень интересовала, – вставила Марина.
– Да, земля здешняя дорогого, по нынешним аппетитам, стоит. Кругом-то все уже почти застроено. А тут у вас прямо рай, – Колосов вздохнул. – Это что у вас, виноград?
– Здесь кустарниковые и лиановые грунтовые. – Марина указала на шпалеры из штакетника, по которым вилась упругая молодая поросль. – Амурский виноград, это вот актинидия. А в оранжерее тропические. – Она открыла дверь в солнечное сооружение из пластика с выпуклым куполом.
Здесь, как и в оранжерее олигарха Гурнова в Старогрязнове, было влажно и душно. Но не так круто и помпезно. Все по-деловому, по-научному.
– Вот смилакс обыкновенный, теплолюбивый он. – Марина показала на какую-то зеленую ползучую плеть – в горшке и на удобной подпорке.
Колосов с кислой миной ознакомился.
– И где еще такие выращивают?
– В любой частной оранжерее, можно и в домашних условиях.
– В домашних, – он тяжко вздохнул. – Я любовался на все ваши ботанические чудеса, но самого главного так и не увидел. Где ж у вас конопля?
Марина и Тихомиров переглянулись. Тихомиров фыркнул.
– Вы совсем как здешний участковый, – сказал он. – Явился он к нам однажды и говорит: цветы – это, конечно, красота, но мак-то где? А почему, скажите, мы не можем выращивать коноплю и мак?
– Наркосодержащие. Запрещено.
– Кем запрещено? Пятьсот лет в России конопляное масло ели и веревки плели конопляные, сайки с маком пекли…
– И сейчас пекут.
– Я русский человек, – Тихомиров ударил себя в грудь. – И это наш национальный продукт – конопля. А на то, что какие-то там безбашенные придурки курят, жрут и колются, плевать мне с высокой колокольни. Без них только чище будет, дышать легче, когда скопытятся. Нельзя из-за какой-то кучки отщепенцев, отбросов запрещать то, что выращивалось, культивировалось веками, что приносило прекрасный доход!
– Были б у вас дети, говорили бы вы по-другому, Сергей Геннадьевич.
– Трое у меня, трое на моей шее. – Тихомиров хлопнул себя на этот раз по затылку ладонью. – Ради них и стараюсь, только ради них одних, потому что люблю. Но коноплю и ради них бы не запретил.
– Там еще кто-то явился, – Марина посмотрела в окно оранжереи. – Наверное, клиенты, я пойду.
