верить, что теряю Виктора…
…Ничем уже не помочь. Басов умер в Ленинграде в больнице после героической «битвы за жизнь», как сказали врачи, 19 декабря 1946 года. Ему было сорок пять лет.
Первое время жизнь казалась невозможной – я потеряла себя, отдалась горю… Поддержали друзья, в первую очередь – Трауберги и Кочуровы. Дальше: ездила в Москву. По старой памяти в Горки Десятые или на Никитскую (где жил Горький, а теперь фонды Музея Горького); дружила с семьей Вс. Иванова, у них и гостила; жила в Барвихе на даче у Екатерины Павловны Пешковой; и тут и там бывали Петр Леонидович и Анна Алексеевна Капицы. Мы долго присматривались друг к другу, очевидно обоюдно понравились, я их очень полюбила, и вот с того времени и до сих пор они стали главными в моей жизни (я дважды, а может быть, гораздо больше, обязана им тем, что все еще жива).
О Петре Леонидовиче Капице написано очень, очень много на разных языках. Весь мир его знает и ценит как ученого и как человека, а мой глаз художника помогает мне видеть его (может быть, в чем-то и ошибочно) вот таким.
Жизнь прошел нелегко, да и бывала она труднопереносимой – умел стерпеть даже годами. Не терялся. Всегда готов помочь чем возможно – особенно «малым и сирым». Залатанная, заштопанная курточка – все равно элегантен и особенный… Все замечает, а как будто отсутствует… Любит своих предков и потомство. Любит Анну Алексеевну – свою жену. Любит свой дом и уют. Любит работать, к работе рвется. Любит анекдоты, шутки и чудачества. Никогда не хвастается своими знаниями в науке. Да и зачем? Они очевидны. Доволен собой, но спокойно, без самодовольства. Во всем – человек большого вкуса. Очень гостеприимен. Очень легко, внезапно рождает остроты – и сам доволен, и окружающие довольны. Верно понимает изобразительное искусство, включая «измы», но тянет, как к отдыху, к Репину, Кустодиеву, Сарьяну и прочим реалистам. Бывает, занесет его и в натурализм… редко, правда. Ему очень нравится «Герника», и «Дон-Кихот» Пикассо, и «Концерт» Матисса. Очень верно расценивает современную драматургию: если на сцене еда или питье – считает, что хорошего ждать нечего. И если в телевизоре такое увидит, нервно вскакивает и убегает… Умеет распределить время – все успевает, как наметил… Играет в шахматы сам с собой, вероятно чтобы вернее находить ходы в жизни. Он «элита». А что же поделать, если таким «уродился». Необычайно разнообразны его знания… Очень добрый и мягкосердечный.
А Анна Алексеевна? Собственно говоря, они одно целое, и думаю, что любят друг друга неповторимо, но у нее характер более твердый и настойчивый – в отца (академик кораблестроитель А. Н. Крылов).
У них я попала в новый для меня мир – людей науки. Конечно, это совсем другой мир, чем привычный для меня – искусств, и не до конца здесь возможно взаимопонимание. Я-то в науке ничего не понимаю, но в людях примечаю многое, а ученые искусство любят.
Вот главный перечень тех, с кем я у них познакомилась: Л. А. Арцимович, Ю. Б. Харитон, М. В. Келдыш, А. И. Алиханов, А. И. Алиханьян, Л. Д. Ландау, Е. М. Лиф-шиц, В. А. Фок, Н. Н. Семенов, В. А. Энгельгардт, А. Н. Туполев, Г. Н. Сперанский, А. М. Дамир, М. А. Лаврентьев, А. П. Александров и даже один раз Королев. Можно сказать, почти весь Президиум Академии наук. А иностранные ученые! Всех и не вспомнить. Когда праздновали семидесятилетие Петра Леонидовича, более трехсот человек приехали на дачу его поздравлять. Много очень было молодежи, восторженно относящейся к Петру Леонидовичу.
Таким образом, судьба меня продолжала награждать радостями, и я через пережитые ужасы прорвалась опять в работы. Их было много, но удачных две: «Гугеноты» в ГАТОБе, режиссер Н. В. Смолич, в 1951 году и в 1954 году «Ломоносов» во МХАТе… но удовлетворения мало.
После трудных и длительных самоуговоров перестать работать в театрах я ушла на пенсию, с многолетним опозданием, и на первых порах мне это показалось счастьем: ни спешки, ни волнений, ни оскорблений, ни скандалов, и… я безумно заскучала без живописи.
Я пробовала вернуться к моей первой профессии, но ничего хорошего не получилось. Засорилось, притупилось за многие годы служения театру живописное видение, и я иногда думала: «Может, все муки в театре прекрасны и нормальны? Ведь терпела же я их более сорока лет. Значит, было ради чего!» И в конце концов я поняла, что главное – это работа в коллективе, постоянное чувство, что ты нужна большому количеству людей и не имеешь права их подвести плохой или выполненной не в сроки работой и что спектакль является результатом усилий коллектива людей разных специальностей, а в конечный этап включается и зритель – он же и судья.
В театрах я почти всегда могла найти общий язык и с авторами, и с рабочими разных цехов, и контакт со зрителями. Ну а вот с дирекциями – не получалось. И все же до сих пор время от времени мне предлагают и уговаривают оформить спектакль в Москве, в Ленинграде, во Фрунзе… Но уже нет для этого сил ни физических, ни моральных.
ПОСЛЕСЛОВИЕ
Начала книгу «за здравие», а кончаю «за упокой». Жизнь наша построена так же – никуда от этого распорядка не денешься…
Книга моя о себе и о тех, с кем жалко было и будет расставаться, – одни ушли – другие останутся, а уйду я.
Я была очень любопытная ко всему, что вне меня, а характер у меня такой, что я не ставила себя во главу угла и была всегда более или менее недовольна собой, а главное – результатами своей работы. Многое в жизни из-за этого «пропустила», особенно благ житейских. Скромность моя, как теперь вижу, была глупостью и вообще не полезна – размагничивает, – ценилась в прошлом, XIX веке. Надо было прежде всего больше верить в себя – художника. А сейчас чувствую себя если не у разбитого корыта, то у корыта с большими трещинами.
Странно, до чего же быстро прошла жизнь! Какие-то периоды, особенно неприятные, длились и мучили, казалось, бесконечно долго. И все хотелось ускорить бег времени. А теперь кажется, что жизнь промелькнула неестественно быстро и многое, даже неприятности, возмущения и страдания, хотелось бы пережить вновь, и думается, что наслаждалась бы вдумчиво и скаредно даже несчастьями, потому что все входит в понятие – жизнь.
Во мне смесь оптимизма с пессимизмом. Я умею дружить с людьми, но не умею «ладить». Я вспыльчивая, но отходчивая. В трудных обстоятельствах выручает юмор.
В искусстве я сделала немало – могла бы гораздо больше и лучше, но, конечно, моим настоящим призванием все же была живопись, особенно в области портрета (возможно, что я перешла бы и к картинам); а живописи я изменила – и не по своему желанию.
И теперь еще внезапно, вопреки разуму, иногда мелькнет: если будет время, напишу портрет такого-то, или такой-то, или таких-то… Много, много лет мечталось написать групповой портрет. Приходится примириться с тем, что на сцене жизни я сыграла не «ту» роль. Не я одна – со многими в искусстве это бывало!
