Чимарозе был спасен от растерзания клерикалами в русском военном лагере. «Вы не похожи на победителей, общаетесь с побежденными, выслушиваете их», — можно было слышать на улицах Неаполя в то время. Русские солдаты и моряки и не считали себя таковыми — они просто исполняли свои обязанности, их храбрость шла рука об руку со строгой дисциплиной и уважительным отношением к населению той страны, на территории которой воевали. Немалая заслуга была, конечно, в этом ее командующих Суворова и Ушакова.
Наступала на Неаполь и армия фанатика монархии кардинала Руффо. Когда объединенные силы русского отряда капитан-лейтенанта Белли, кардинала Руффо, турок и англичан блокировали Неаполь, то вокруг крепостей Кастель Нуово и Кастель д'Ово завязалась жестокая схватка, республиканцы отчаянно сопротивлялись. Тогда Белли высказался за заключение перемирия и такие условия капитуляции, чтобы избежать кровопролития и дать возможность отойти республиканцам во Францию.
Кардинал Руффо тоже хотел этого, конечно, не из-за человеколюбия и боязни крови, а понимая, что республиканцы будут отчаянно сопротивляться и неизвестно, чем закончится схватка. Кроме того, его войско, составленное из темных, невежественных крестьян калабрийцев и из неаполитанских лаццарони, было склонно к грабежам и насилию, и это уже создавало опасность и для самих роялистов. Скрепил перемирие и условия капитуляции своей подписью и английский капитан Фут, в то время командовавший военными кораблями у Неаполя. Республиканцы стали готовиться к погрузке на корабли, складывать оружие. На их беду в это время на неаполитанском рейде появился с эскадрой Нельсон. Он был болезненно взвинчен и боялся умаления своих военных заслуг, беспрекословного подчинения, нежелания делить победы. А блеск Абукира тускнел. Сам-то Нельсон чувствовал, что ответственность за поражение королевских войск в декабре 1798 года в немалой степени падала на него и зависела от его амбиций. Ведь в октябре он доносил Адмиралтейству по поводу неаполитанской армии: «Насколько я разбираюсь в этих вопросах, я согласен, что лучшей армии нельзя себе представить». Дальнейшие события, да и вся биография прославленного адмирала показали, что в действиях сухопутных армий он не разбирался. Для королевской армии Неаполя это имело катастрофическое последствие. Его авторитет подтолкнул неаполитанское правительство в ноябре 1798 года двинуть войска на Римскую республику, организованную французами на территории бывших владений папы римского. Армия во главе с Фердинандом под звуки оркестров вступила в Рим. Но это уже порождало и будущее поражение. Войска Директории после непродолжительного отступления нанесли сокрушительный удар «лучшей армии Европы». Впереди улепетывающих неаполитанских вояк быстрее всех мчался Фердинанд. Было от чего тускнеть Абукиру. Вслед за этим поражением неаполитанцев было и позорное бегство королевской четы на Сицилию, сожжение союзного неаполитанского флота. И вот наступил июнь 1799 года, когда Нельсон смог вернуться в Неаполь. Его не устраивала роль миротворца, он не хотел сохранять равновесие и стабильность, ему не нравилось согласие союзников и их либерализм по отношению к противнику. Он провозгласил, что по отношению к «подлым тварям», «порочным чудовищам», «негодяям» не может быть никаких обязательств, и, конечно, перемирия он не потерпит.
24 июня английские капитаны Болл и Трубридж вручили Руффо послание Нельсона. «Адмирал Нельсон, командующий флотом его величества короля Великобритании в Неаполитанском заливе, доводит до сведения мятежных подданных его величества короля Объединенных Сицилий, находящихся в Кастель Нуово и Кастель д'Ово, что он не позволит ни сесть на суда, ни выйти из замков». Это уже было вероломство. Даже отъявленный монархист кардинал Руффо стал протестовать против столь непорядочного обращения с врагом.
Руффо, Мишеру, Белли и турецкий представитель Ахмет направили Нельсону решительный протест. «Соглашение было торжественно заключено представителями названных держав, — обратились они к Нельсону, — и совершится вызывающее презренье посягательство на веру народа, если оно не будет исполнено точно или будет нарушено… Нижеподписавшиеся… призывают Нельсона одобрить его; они объявляют ответственным перед богом и людьми всякого, кто осмелится мешать его выполнению».
Даже Фут намеревался, правда позднее, потребовать суда для рассмотрения правомочности таких действий.[27]
«Если Нельсон хочет нарушить перемирие — это его дело, что же касается его, кардинала, то он устал от той роли, которую его заставляют играть, — заявил Руффо Трубриджу. — И если Нельсон будет атаковать замки и республиканцев, то я ему не помогу, не дам ни людей, ни оружия», — продолжил он. Но Нельсон ни с кем не посчитался, и когда республиканцы сложили оружие, арестовал их и отдал на растерзание монархистов. Пожалуй, это была самая большая кровавая вакханалия конца XVIII века. Людей резали, терзали, жгли, вешали, рассекали, топили. Сорок тысяч семей потеряли своих родственников, в городе пахло жженой кожей республиканцев, кровь лужами стояла на площадях, собаки растаскивали по закоулкам руки и ноги казненных. Дикая оргия монархических убийц запятнала имя адмирала Нельсона.
Соучастниками этого кровавого пиршества была, конечно, королевская чета. Мария-Каролина писала леди Гамильтон 25 июня, что она дает адмиралу самые широкие полномочия против этих «каналий мятежников»… «Наконец, моя дорогая миледи, настойчиво рекомендую милорду Нельсону трактовать Неаполь как мятежный ирландский город. Не нужно заботиться о количестве (наказанных), уменьшение числа злодеев (в Неаполе) на несколько тысяч сделает Францию более слабой, а мы почувствуем себя лучше».
В то же время Нельсон не был слепым исполнителем воли, он совершал свои кровавые действия сознательно и по убеждению. Да он и сам принял личное участие в казни одного из видных неаполитанцев, военного моряка, командора князя Франческо Караччиоло, перешедшего после сожжения флота Нельсоном и бегства короля на сторону республиканцев. Нельсону почему-то очень хотелось продемонстрировать свою власть и произвести «быстрое наказание», ибо в таком быстром реагировании он видел возможность «влиять на поведение граждан», и без сомнений в этом видел умение управлять. Наверное, Нельсон не был кровожадным изувером от рождения, но его взгляды, выкристаллизовавшиеся в гуще великобританских предрассудков господствующего класса, были в русле амбиций чванливого торгашеского Альбиона и требовали жертв для устрашения и наведения порядка. Караччиоло и был такой жертвой, принесенной на алтарь английской державности. Нельсон вырвал его у Руффо. Скоротечный суд, созданный им, разбирался всего два часа и вынес смертный приговор. И опять Нельсон вопреки просьбам председателя об отсрочке приговора настоял на немедленной казни. На виду у всей эскадры Караччиоло повесили на рее. Нельсон считал, что подобное зрелище укрепляет дисциплину и утверждает правопорядок. Конечно, страх восторжествовал в королевстве, а имя самого Нельсона оказалось замарано кровью тысяч неаполитанцев.
«Зависть, может быть, какая против меня действует…»
Вот уже год, как эскадра Ушакова в дальнем плавании. Одержаны блестящие победы, покорены острова Ионические, штурмом взята крепость Корфу, все корабли пока целы. Вроде бы и обозначилась милость царская — получил долгожданное звание адмирала. Сдобрил победу словом приветственным сам Суворов. Но из Адмиралтейств-коллегии, из Херсона неслось брюзгливое недовольство, кто-то придерживал предназначенные для эскадры грузы и припасы, кто-то игнорировал его просьбы, кто-то присылал язвительные отписки. Можно было бы приписать такие действия его ревнивому сопернику Мордвинову, но тот 21 января был «отставлен» от службы, и, как говорили «пересмешники», в этом немалую роль сыграла его вражда к Ушакову. Может быть, и так. Павел наконец увидел преимущества последнего. Но Федор Федорович знал и то, что Мордвинов на подлость бы не пошел. Обиду нанести мог, показать свое верховодство мог, англичанство свое, превосходящее все русское, подчеркивал нередко, но удар по флоту, находящемуся вдали от земли родной, не нанес бы. Адмирал Вилим Петрович Дезин, что заменил Мордвинова на главном командовании Черноморским флотом, перед Ушаковым робел, ибо флотоводец он был никудышный, везде, куда посылали, терпел поражения. В первой Архипелагской экспедиции славы не сыскал, в экспедиции во время вооруженного нейтралитета растерял все корабли, в войне со Швецией у Копенгагена вморозил в лед эскадру. Вот этот адмирал и был вершителем судьбы Черноморского флота. По поводу Вилима Петровича и его брата Мартына Екатерина II еще в 1788 году сказала: «Тот виноват перед Отечеством, кто ввел обеих фон Дезиных в адмиралы». И тем не менее командовал Черноморским флотом
