У Сигрид появилось ощущение надежности. Теперь она знала, что связь между ними не разрывается, хотя ей предстоит жить в Эгга, в Трондхейме, а он остается в Бьяркее. И даже вдали от него она не будет чувствовать себя одинокой и беззащитной, зная, что к нему можно обратиться…
Она впервые увидела его, когда он сходил с корабля; его голубой плащ развевался на ветру, ножны меча сверкали — по крайней мере, он не был калекой. Турир и несколько парней вышли на берег встречать его. А во дворе, откуда было все видно, стояла Сигрид с другими женщинами и работниками.
На ней было черное платье, отделанное цветной тесьмой, и сорочка из белого льна. Широкие бретели, с вплетенными в узор серебряными нитями, скреплялись на плечах бронзовыми фибулами. На ней были также бусы из цветного стекла и золотая цепочка, подаренная Туриром. Хильд помогла ей уложить волосы — они были красиво и изящно собраны на затылке, а сверху была надета тонкая шерстяная сеточка, чтобы прическа не растрепалась.
Эльвир Грьетгардссон прибыл с двумя кораблями, на одном из которых паруса были из шелка, чего Сигрид никогда раньше не видела. Ходить под парусом он тоже умел, это она заметила, стоя на холме. Они с Сигурдом устроили отчаянную парусную гонку, проходя через фьорд от Трондарнеса, и ей было досадно, что она не увидела этого.
Сигрид огляделась по сторонам. Повсюду был порядок; Сигрид дочь Скьялга ходила по усадьбе с видом хозяйки, хотя после той печальной ночи она как-то сразу постарела.
Говорили, что в Хильд текла финская кровь, кое-кто называл ее Вёльва[6]-Хильд. Кое в чем она разбиралась лучше, чем все остальные: она могла предсказывать будущее, и Сигрид пыталась выведать у нее, что ее ожидает в жизни. Но то, что она узнала, явно не прибавило ей мудрости.
— У тебя сложится все хорошо, лучше и не пожелаешь, — сказала Хильд. — Но тебе придется научиться ждать.
И даже если она и знала больше, то не хотела об этом говорить.
После парусной прогулки с Туриром Сигрид успокоилась на мысли о том, что ей придется выйти замуж. Но по мере приближения срока прибытия с юга кораблей, ей все чаще и чаще приходила в голову мысль о том, что такого знатного хёвдинга, как Эльвир, мало интересуют девушки, подобные ей. Разглядывая свое отражение в луже, она приходила к выводу, что внешность ее никуда не годится. Глаза были по-детски распахнуты, а о волосах лучше и не говорить: они всегда были в беспорядке. В конце концов она пришла к выводу, что когда Эльвир увидит ее, он только посмеется над братьями, пытающимися женить его на такой девчонке. И тогда он направится прямиком на свой корабль и отплывет обратно в Трондхейм.
Чем больше она думала об этом, тем сильнее была ее уверенность в таком исходе. И, стоя в ожидании посреди двора, она вдруг поняла, что не желает, чтобы все остальные были свидетелями ее унижения. Она уже слышала голос Сигурда, они были совсем рядом… И тут что-то в ней взорвалось. Еще не поняв, что делает, она бросилась со всех ног со двора, и никто не успел остановить ее. Она сама не знала, куда бежит; единственное, чего она желала, так это скрыться ото всех.
— Это твоя сестра? — услышала она на берегу незнакомый голос.
— Сигрид! — закричал Турир.
И снова послышался чужой голос:
— Нет, не нужно! Этого зверька я поймаю сам!
Она не успела убежать слишком далеко, когда он настиг ее, но оба они были уже вне поля зрения остальных. Он схватил ее в охапку. Она пыталась освободиться, но он сжал ее плечи и повернул к себе лицом. Внезапно он замер, уставившись на нее.
Сетка наполовину сползла с волос, которые золотой волной накрыли спину и плечо. Глаза метали молнии, она в ярости била ногой о землю.
— Отправляйся обратно в Трондхейм! — крикнула она. — Хоть я и девчонка, но я не хочу тебя!
Его глаза насмешливо сверкнули.
— Значит, ты не хочешь? — сказал он. — А если я тебя не спрошу?
Она хотела было ответить, но не успела она открыть рта, как он прижал ее к себе и впился в ее губы. Она колотила его кулаками, пытаясь освободиться, но он с такой силой сжимал ее, что она прекратила сопротивление.
— Пойдем со мной обратно во двор, — сказал он, — и будь послушной!
Но гнев Сигрид еще не прошел, в глазах ее стояли жгучие слезы унижения.
— Нет! — яростно крикнула она. — Нет! Отпусти меня!
По-мальчишески громко рассмеявшись, он поднял ее.
— Вот так мы в походам берем в плен девушек! — сказал он. — И не выворачивайся, если хочешь хоть немного сохранить достоинство, когда мы покажемся во дворе!
Все еще кипя гневом, она отворачивала в сторону лицо, в то время как он нес ее на руках во двор. Заметив это, он улыбнулся. Глаза его были вовсе не голубые, как говорил Турир, а серо-зеленые, а борода и волосы совсем темные. Ей было досадно сознавать, что он красив, и она поймала себя на мысли о том, скольких он до нее перетаскал таким способом. Однако, мотнув головой, она прогнала эти мысли прочь.
Никто не сказал ни слова при их появлении, но ей стало не по себе, когда она взглянула на Сигурда: в таком гневе она раньше никогда его не видела. Эльвир тоже взглянул на Сигурда — и улыбнулся ей беглой улыбкой, как бы давая понять, что ей нечего бояться.
Остановившись перед Туриром, он опустил ее на землю, по-прежнему крепко держа за руки.
— Чем скорее ты будешь моим шурином, Турир, тем лучше для меня, — сказал он, — и если ты уже не справляешься с этой дикой кошкой, я охотно возьму это дело на себя.
Сигрид бросила боязливый взгляд на Сигурда. У него был такой вид, будто он пытался проглотить целую пригоршню горячей каши. Но потом по лицу его медленно поползла улыбка — сначала улыбка удивления, потом — облегчения.
Эльвир и Турир переглянулись — и громко расхохотались.
— Все эти годы я только и занимался этим, и теперь осталось всего несколько дней, — сказал Турир. — Смотри, как бы она не выцарапала тебе глаза!
— Я буду кротким, как овечка, — смеясь, ответил Эльвир. И тут же, с серьезным видом, протянул Туриру руку. Турир тоже был серьезен, когда они обменялись рукопожатиями.
Сигрид не присутствовала на переговорах между братьями и Эльвиром Грьетгардссоном. Она сидела вместе с другими женщинами в большом зале за праздничным столом.
В этот день ничего не жалели. Свинину и сало, жареную оленину и дичь подавали на широких блюдах. Подавались не простые, испеченные на горячих углях лепешки, а блинчики, масло и сыр, пиво и мед, а также привезенное из южных стран вино.
Турир, как обычно, сидел на возвышении, по одну сторону от него сидел Сигурд, по другую — Эльвир, все же остальные сидели согласно своему рангу и достоинству.
Во время еды много пили, смеялись и разговаривали. Но как ни напрягала Сигрид слух, она не могла разобрать, о чем говорит Эльвир с ее братьями.
Были зажжены все факелы, они бросали отсвет на стены, стол и сидящих на скамьях людей. Висящие на стенах ковры отливали теплыми красно-желтыми тонами; по стенам пробегали отблески танцующего пламени факелов.
Сигрид вспомнила, как в детстве для нее оживали картины, вытканные на ковре и изображающие жизнь богов и героев; и она видела, как меч сверкает в руке Сигурда Победителя Дракона; слышала, как восемь копыт Слейпнира стучат о землю, когда одноглазый Один едет в сопровождении двух своих воронов. И когда в штормовые зимние вечера разговор заходил о дальних странствиях и походах викингов, ей казалось, что оживают все самые красивые сказки мира; прекрасные женщины Востока, короли и священники Запада растворялись в едином колдовском танце, напоминающем отсвет пламени на стенах, в то время как за окнами неистово завывал ветер…
— Твой нареченный желает, чтобы ты налила ему вина, — сказала Хильд.
Сигрид молча встала и пошла, стараясь держаться достойно. Она знала, что незадолго до этого все над ней смеялись, и она досадовала на Хильд, не проявившую ни малейшего сочувствия к ее жалобам.
