К нам заглянула Нуну и стала просить, чтобы я сделала кружку с ее именем. Я работала под голубым навесом и была рада жаркому солнцу, запаху цветов, звонкому гулу голосов и непрерывному смеху. Словом, я чувствовала себя счастливой.
Граф, проходя мимо, остановился понаблюдать за моей работой.
– О, папа, ну разве она не прелесть? – воскликнула Женевьева. – И так быстро все делает. Хотите кружку со своим именем?
– Да, конечно!
– Вашего имени на готовых кружках, похоже, нет. Вы не писали имя «Лотэр», мадемуазель?
– Нет, я не думала, что оно понадобится.
– И вы ошиблись, мадемуазель Лоусон.
– Да-да! – радостно согласилась Женевьева, как будто она, как и ее отец, была очень довольна тем, что я наконец-то допустила промах. – Тут вы ошиблись.
– К счастью, оплошность легко исправить, но, естественно, за солидное вознаграждение, – парировала я.
– Согласен.
Он облокотился на прилавок, пока я выбирала кружку.
– Какой цвет вы предпочитаете?
– Пожалуйста, выберите сами. Я уверен, что у вас прекрасный вкус.
Я внимательно посмотрела на него.
– Пурпур, я думаю, пурпур с золотом.
– Королевские цвета? – спросил он.
– Да, думаю, они будут наиболее подходящими. Собралась небольшая толпа, наблюдавшая, как я расписывала кружку для графа. То здесь, то там пробегал одобрительный шепот.
У меня возникло ощущение, будто голубой навес над нашим прилавком ограждает меня от всего неприятного. Да, в тот день я действительно была счастлива.
И вот кружка с его именем была готова – все буквы пурпурного цвета, надстрочный значок над предпоследней буквой и точка в конце имени – золотые. А затем, словно в каком-то забытье, нарисовала под его именем золотую королевскую лилию.
– Вот, – сказала я, – как раз то, что надо.
– Вы должны заплатить за это, папа.
– Если мадемуазель Лоусон назовет цену.
– Возьмите с него побольше, мадемуазель, прошу вас, ведь в конце концов это был специальный заказ.
Послышались возгласы изумления, когда граф бросил деньги в миску, которую Женевьева поставила на прилавок. Я была уверена, что он специально поступил так, чтобы собранная нами в пользу монастыря сумма была самой большой среди прочих пожертвований.
Женевьева так и сияла от удовольствия, не менее счастливая, чем я. Когда граф отошел, я увидела рядом с собой Жан-Пьера.
– Мне тоже хотелось бы иметь кружку, – сказал он, – и тоже с лилией.
– Пожалуйста, сделайте для него, мадемуазель, – попросила Женевьева, улыбаясь ему.
Я выполнила его заказ. И тут все стали просить нарисовать лилии, и даже те, кто, купил кружки раньше.
– С лилиями будет стоить дороже! – с триумфом кричала Женевьева.
Я рисовала, а Женевьева заливалась краской от радости и смущения, ибо рядом с ней стоял Жан- Пьер, глядя на нас обеих с доброй улыбкой.
Итак, мы испытали полный триумф. За кружки мы выручили денег больше, чем любой другой павильон. Все только о них и говорили.
А с наступлением сумерек заиграли музыканты и на лужайке, и в зале – кто где хотел – начались танцы.
– Так заведено, – сообщила мне Женевьева. – И все-таки такой ярмарки, как эта, не было и не будет никогда.
Графа нигде не было видно. Его обязанности не простирались дальше обычного посещения ярмарки. Я поймала себя на том, что с тоской высматриваю его, надеясь, что граф подойдет ко мне.
Жан-Пьер по-прежнему стоял рядом со мной.
– Ну, что вы думаете о наших сельских развлечениях?
– Что они очень похожи на сельские развлечения, которые мне знакомы.
– Я рад этому. Потанцуете со мной?
– С удовольствием.
Жан-Пьер взял мою руку и повел в медленном вальсе.
– Интересна вам здешняя жизнь? – спросил он. Когда я кивнула, Жан-Пьер продолжил: – Но вы не можете остаться здесь. У вас есть свой дом.
– У меня нет своего дома, есть только кузина отца Джейн.
– Не думаю, что мне нравится кузина Джейн.
– Почему же?
– Потому что она не нравится вам. Я чувствую это по вашему голосу.
– Неужели я так легко выдаю свои чувства?
– Я немного понимаю вас и надеюсь понять еще лучше, так как мы хорошие друзья, не так ли?
Надеюсь, что да.
– Мы были бы очень счастливы... моя семья и я... если бы вы относились к нам, как к друзьям. Скажите мне, пожалуйста, что вы будете делать, когда работа в замке закончится?
– Уеду отсюда.
– И они очень довольны вами... там, в замке. Это очевидно.
– Да, я думаю, что да. Во всяком случае, я льщу себя надеждой, что хорошо поработала над картинами.
– Вы не должны уезжать от нас, Даллас, – сказал Жан-Пьер. – Вы должны остаться с нами. Мы не можем быть счастливы, если вы уедете... все мы. Особенно я.
– Вы так добры...
– Я всегда буду добр к вам, всю оставшуюся жизнь. И прошу вас остаться здесь навсегда – со мной.
– Жан-Пьер!
– Я хочу, чтобы вы вышли за меня замуж, хочу быть уверенным, что вы никогда не покинете меня... никогда не покинете нас. Вы должны быть здесь, здесь ваше место. Разве не так, Даллас?
Я внезапно остановилась. Тогда Жан-Пьер взял меня за руку и увлек под тенистое дерево.
– Скажите да, Даллас!
– Это невозможно!
– Но почему? Скажите мне почему?
– Вы мне нравитесь... Я никогда не забуду, как вы были добры ко мне, когда я только что приехала сюда..
– Но вы хотите сказать, что не любите меня?
– Я хочу сказать, что вы мне нравитесь, но не думаю, что смогла бы стать вам хорошей женой.
– Но ведь я вам нравлюсь, Даллас?
– Конечно.
– Я знал это. И я не прошу вас говорить мне «да» или «нет» прямо сейчас. Потому что вы, может быть, еще не готовы к этому.
– Жан-Пьер, вы должны понять, что я...
– Я понимаю, моя любимая.
– Думаю, что нет.
– Я не стану настаивать и торопить вас, только прошу: не уезжайте! И со временем вы станете моей женой, потому что сами не сможете расстаться с нами, моя Даллас... вы сами убедитесь.
