– От имени баронства этого королевства я заявляю протест против налога на шерсть размером в сорок шиллингов. Такая сумма ляжет на нас тяжелым бременем, а потому мы почтительно просим отклонить этот билль.
Эдуард созвал парламент, чтобы получить больше денег, а вовсе не меньше, а потому он отклонил протест:
– К несчастью, при сложившихся обстоятельствах корона нуждается во введении подобных налогов. Однако мы клянемся обратить внимание на эту проблему, когда вопрос о защите наших территорий не будет стоять так остро.
– Ваше величество, мы, бароны, намерены общими силами остановить корону в ее дальнейших намерениях произвольно повышать налоги.
– Мне нужны деньги для борьбы с воинственным королем Франции!
– Мы почтительно предлагаем вам получить их от церкви и богатого купечества.
Король драматично воскликнул:
– Я собираюсь сражаться ради блага Англии, и когда вернусь, то возвращу вам все, что взял у вас!
Тут поднялся Роджер Байгод, граф Норфолк и маршал Англии:
– Ваше величество, вы собираетесь вести армию во Фландрию?
– Именно так. А вы встанете во главе войска, которое должно вернуть нам Гасконь.
Байгод отвечал с язвительной злобой:
– С вами, сир, я охотно выступлю. И, по праву наследственной привилегии своего рода, буду скакать впереди короля.
Эдуард учел свирепое настроение Байгода, заметил, как выпрямилась его спина, и, решив придержать гнев, спросил более мягким тоном:
– Но без меня вы, разумеется, пойдете с остальными?
– Гасконь на пятьсот миль южнее. Я не собираюсь туда идти, – заявил Байгод. – И не пойду.
Эдуард вспыхнул. Выпрямившись во весь свой немалый рост, он с гневом воззрился на приземистую фигуру маршала.
– Видит Бог, сэр граф, вы пойдете или будете повешены! – с яростью произнес король.
– Видит Бог, сэр король, – процедил Байгод, – я не пойду и не буду повешен!
Король был взбешен до предела, но все же воздержался от насильственных действий. Сейчас он не мог ссориться со своими баронами – над королевством нависла угроза войны с Францией, а в Уэльсе каждый миг могло вспыхнуть настоящее восстание, и тогда уже не будет надежного тыла. Кроме того, Эдуард знал, созывая парламент, что, требуя денег, он нарушает положения Великой хартии вольностей. Так что король унял свой гнев и снял наследного маршала с его поста с условием, что тот назначит себе временную замену.
Уорик наклонился к своему другу Глостеру:
– Настоящая битва характеров.
– Говорят, графы и бароны привели сегодня с собой до пятнадцати сотен вооруженных людей.
– Это был бы настоящий мятеж.
– Вот именно, а он не уверен, что ты и я выступим на его стороне.
Следующим оппонентом короля был архиепископ Кентерберийский. Эдуард и Уинчелси очень горячо спорили о том, какие суммы на войну должно выплатить церковное сословие.
– Я иду воевать за народ Англии, а также за церковь. – Король сделал драматическую паузу. – А если я не вернусь, коронуйте моего сына.
При этих словах отца молодой принц Эдуард разразился слезами, его настроение передаюсь архиепископу, который тут же капитулировал и поднял обе руки в знак повиновения.
Уорик и Глостер обменялись презрительными взглядами – наследный принц не должен рыдать как девчонка. Сын был лишь бледной тенью своего могучего отца.
В перерыве Роджер Байгод подошел к своему зятю Линксу и Джону де Варенну. После долгих споров о том, кто должен заплатить львиную долю издержек, граф Суррей согласился возглавить поход в Гасконь, чтобы оградить ее от притязаний Филиппа Французского.
Когда заседание возобновилось, Байгод объявил, что, если на то будет королевская воля, он желает назначить Джона де Варенна временным маршалом. Эдуард Плантагенет был более чем удовлетворен и немедленно назначил графа Суррея военачальником идущей на Гасконь армии.
Вечером, когда первый день заседания парламента закончился, у стен Вестминстера собралась большая толпа. Эдуард Плантагенет проявил находчивость и обратился к простому люду. Стоя перед собравшимися с сыном и наследником по правую руку и архиепископом Кентерберийским по левую, он произнес речь, нацеленную прямо в сердца слушателей. Он рассказал им, как французский король узурпирует территорию, принадлежащую Англии, и клялся не позволять нормандским рыбакам похищать английское достояние. Люди слушали с живейшим вниманием, а когда монарх закончил свою речь, восторженными криками выразили восхищение его доблестью и выразили полнейшую верность своему сюзерену.
После ужина Гай де Бошан направился к покоям Джона де Варенна в Вестминстерском дворце. Граф был достаточно циничен, чтобы понимать, что лишь честолюбие заставило Джона де Варенна принять командование армией, идущей в Гасконь, однако он полагал, что подобное честолюбие делает честь графу Суррею. Уорик понимал, как важно решить дело относительно леди Марджори как можно скорее. Когда оба семейства заключат родственный союз, он не будет возражать против того, чтобы присоединиться к людям де Варенна в гасконском походе.
