Выдавая желаемое за действительное, он закрыл глаза на ее явный аристократизм. И уж если быть честным с самим собой, виной всему была откровенная похоть! Он точно помнил, что она сказала, когда он предложил ей карт-бланш: «Вы слишком самоуверенны, слишком надменны и слишком стары для меня, лорд Бат!»
Еще он хорошо помнил, какая его охватила ярость, когда, войдя в спальню, он застал Диану в объятиях Питера! Когда брат сообщил, что они обручены, он ощутил острое чувство потери и понял, что едва не влюбился в нее. В тот момент он ненавидел брата и страстно желал Диану.
Все дело было в том, что он желает ее до сих пор. Когда он нашел ее без сознания в антикварном магазине, ему до смерти не хотелось везти ее в Хардвик-Холл, к Питеру. Он втайне надеялся, что Питер откажется от невесты, пропадавшей неизвестно где несколько месяцев, но брат пришел в восторг, что Диана нашлась, и помчался в Лондон, чтобы сообщить об этом счастливом событии ее тете и дяде.
Но никто, кроме Норы и его самого, не знал, что в середине ночи граф пришел в ее спальню и сказал Норе, что побудет с Дианой: желая быть рядом, когда она придет в себя.
Он смотрел на нее, такую тихую и бледную, и дивился ее красоте. Одна мысль о ней привела его в эту комнату. Теперь, глядя на нее, он чувствовал, как им овладевает желание. Его влекло к ней так неодолимо, что он едва справлялся с собой. Его рука тянулась к ней сама по себе. Он откинул золотистые пряди с ее лба и едва не забылся.
Желание сжигало его, туманило ему мозг, билось в сердце, отдаваясь в паху. Ему так хотелось, чтобы она принадлежала ему! Он отдернул от нее руку, как будто мог обжечься. Но желание от этого не уменьшилось. Он был возбужден до предела и оставался в таком состоянии всю ночь.
Марку казалось, что Диана принадлежит ему, что она была его, но он ее потерял. Всю долгую ночь в его мозгу мелькали неясные очертания… чего? Другого времени, другого места? Это было как наваждение, но видения так быстро исчезали, что он не мог рассмотреть их. У него бывали такие ощущения и раньше, когда ему приходилось держать в руках какой-нибудь предмет римской эпохи.
Где же —, будь оно все неладно! — была она эти девять месяцев? Его снедала ревность. И все же он знал, что у него нет права ревновать. Леди Давенпорт была обручена с его братом, Питером. Может быть, она сбежала потому, что не хотела выходить за него замуж? Он был бы счастлив, если бы это было так!
Когда Диана доела бульон, она выпила целый стакан воды и потянулась за чайником.
Марк Хардвик откашлялся:
— Извините, если я был резок.
Диана искоса взглянула на него:
— Как же вам трудно извиняться!
Он снова ощетинился, и Диана почувствовала легкое удовлетворение.
Марк с трудом сдержался и вполне резонно заметил:
— Если вы расскажете мне, что с вами случилось, я обещаю выслушать. Вам ведь надо кому-нибудь рассказать.
— И этот кто-то вы? Как великодушно! А когда я закончу, вы погладите меня по головке и сунете в рот конфетку. Затем перескажете все своему приятелю Чарльзу Уэнтворту и вдвоем с ним насмеетесь до упаду.
— Ради всего святого, Диана, не судите обо мне так! Я вполне способен на непредвзятость.
— Вот как? Диана? А что случилось с леди Дианой?
— Именно это я и хочу знать, черт побери! Что бы там ни было, но исчезла ваша милая аура невинности.
Диана рассмеялась.
— Невинности? — с трудом смогла выговорить она. — Ее-то я потеряла в первую очередь. Я жила с этими ужасными римлянами. Меня схватил примипил Маркус Магнус. Когда он увидел меня обнаженной, он велел меня вымыть и привести к нему. И я стала его рабыней!
Глава 29
У Марка Хардвика едва не отвисла челюсть. Она нарисовала такую эротическую картину, что кровь быстрее побежала по его жилам, добавив твердости его и так уже возбужденному фаллосу. Его обтягивающие бриджи для верховой езды мало подходили для подобной ситуации. Он встал, надеясь скрыть свое состояние, но ее фиалковые глаза нарочито задержались на внушительной выпуклости в его бриджах.
Она что, открыто признается, что у нее был любовник? Эта мысль шокировала его. Она — молодая, незамужняя, титулованная леди! Это просто немыслимо! Он пытался найти другое объяснение.
— Ты хочешь сказать, что тебя изнасиловали, Диана? — мрачно спросил он.
— Нет! Но ты должен понять, что я была рабой в его доме и полностью в его власти.
Марк сунул руки в карманы, чтобы не сжать их в кулаки.
— Значит, ты покорилась ему?
— Нет! Я отказалась выполнять его приказания, я даже отказалась признать себя его рабыней. — Уголки ее губ приподнялись. — Ты был в страшной ярости! Прости… Маркус был в страшной ярости.
— Он тебя бил?
— Маркус? Господи, да нет же! У него был надсмотрщик с огромной плеткой, который за него порол рабов.
«Она все придумывает и получает от этого огромное удовольствие», — подумал Марк.
— Он приказал мне мыть полы, пока я не соглашусь покориться ему.
— И тогда ты сдалась?
— Нет, я мыла эти проклятые полы!..
— Но ведь ты сказала, что потеряла невинность. Я полагаю, ты говорила о девственности?
— Да, о девственности. — Она улыбнулась воспоминаниям. — Тебя это просто завораживало, я хочу сказать — его.
Граф провел языком по верхней губе. Бог мой, до чего же она соблазнительна! Как же ему хотелось толкнуть ее на подушки, снять эту унылую белую ночную рубашку и овладеть ею!
— Поскольку я принадлежала ему и была полностью в его власти, я понимала, что рано или поздно мне придется ему повиноваться. Это было неизбежно.
— И ты покорилась?
— Нет! Я сделала то, чему научил меня ты: я стала торговаться.
Он сразу вспомнил тот вечер, когда привез ее к себе в дом, чтобы поторговаться.
— В тот вечер ты меня многому научил. Я узнала, например, что, если мужчина хочет добиться женщины, он пойдет на любые уступки.
Марк Хардвик почувствовал нарастающий гнев. Диана отказалась от его предложения, а теперь собирается рассказать ему, что приняла предложение другого мужчины.
Диана провела руками по спутанным волосам и откинула их за спину. Пальцы графа в карманах сжались. Ему хотелось погрузить их в эту светло-золотистую массу.
— Я сказала Маркусу Магнусу, что буду притворяться его рабой в присутствии посторонних, если он позволит мне чувствовать себя свободной наедине с ним и если он будет обращаться со мной как с леди. Он неохотно согласился.
— Взамен чего? — спросил Марк.
— Моей девственности, разумеется.
— Значит, он тебя изнасиловал?
— Да нет, я подарила ее ему. Не сразу, конечно, но после того, как он завоевал мое сердце.
— Не хочешь ли ты, чтобы я поверил, что варвар — римлянин может завоевать сердце женщины?
— Маркус не был варваром. — Она закрыла глаза, вспоминая. — Он был патрицием. Примипилом, суровым воином, у которого не было на женщин времени. Он вовсе не был сластолюбцем. И все же он ухаживал за мной так, как ни один мужчина. Физически он был великолепен, такой гибкий и сильный, что у меня сердце замирало при одном взгляде на него.
Особенно меня возбуждало, когда он был в нагруднике и латах. Наша любовь — это слишком личное и
