Фолкон прижал жену к туго перебинтованной груди, нежно гладил ее волосы, пока та не выплакалась. Поразительно мягким голосом, совсем не похожим на тот, каким он обычно отдавал приказы, де Берг сказал:
– Ты ведь позволила Фезеру летать в саду, несмотря на ворон и ястребов, которые могут в любую минуту его разорвать.– Он пальцем смахнул слезы с ее щек.– И, говорят, выпустила Шанну в лес.
Джезмин показалось, что он хочет сменить тему, но она все же начала оправдываться:
– Было бы жестоким держать их и дальше в клетках. Это дикие создания, и в неволе их жизнь стала бы невыносимой. Я и не собиралась их приручать. Пусть живут, как хотят, и если какой-то враг сократит это существование, значит, так суждено.
– Совершенно верно, – кивнул Фолкон. Джезмин подняла на него мокрые глаза.– Мы должны жить полной жизнью, дорогая. До последней минуты.
Джезмин против воли рассмеялась сквозь слезы.
– Хочешь сказать, ты слишком дик, чтобы стать ручным и сидеть в клетке, Фолкон де Берг?
– Именно, – подтвердил он, притягивая жену к себе, так что она почти легла на него.
– Видишь? Это одна из причин, почему я старалась держаться подальше. Твоя похоть поистине не знает границ. Смотри, рана может опять открыться.
– Сама знаешь, есть и другие способы, другие вещи, которые мы могли бы попробовать, – искушал Фолкон.
– А тебе прекрасно известно, что ты этим не удовольствуешься! – съязвила Джезмин и, вспыхнув, добавила:– Как, впрочем, и я...
Фолкон уже успел обнажить ее груди.
– Если я не сумею дать тебе наслаждение, значит, заслуживаю смерти, – прошептал он между поцелуями.– Ляг со мной. Как по-твоему, многие ли женщины могут похвастаться тем, что убили мужа любовью?
– Фолкон! – запротестовала она, уже готовая сдаться. Он откинул покрывало, чтобы показать, насколько готов к любовному поединку.
– Сядешь на меня верхом, – предложил он.
– Ты недостаточно окреп.
– Я сильнее тебя, – принял вызов Фолкон, и Джезмин ощутила, как слабеют колени.
– Но тебе будет больно, – лишь для порядка отбивалась она.
– Мне уже больно.– Ствол могучего отростка набух кровью и пульсировал.– Исцели меня, – прошептал Фолкон, и Джезмин потеряла голову.
Эстелла призналась Джезмин и Фолкону, что Уильям де Берг никогда не оправится. Иногда у него шла кровь ртом, и, что бы ни предпринималось для излечения, жить ему оставалось не больше года.
Этим летом в Галуэй постоянно прибывали люди Уильяма, уцелевшие во время резни. Как только ирландцы смирились с вторжением де Бергов, Фолкон предложил обучать их воинскому искусству и даже произнес речь перед обитателями замка и горожанами:
– Вы сражались с англичанами, бедностью и друг с другом, пока не обескровили себя окончательно, но все это в прошлом. Я намереваюсь сделать вас сильными и совершенно непобедимыми. В Англии города окружают стенами. Мы тоже построим стену вокруг Галуэя.
Послышались громкие приветственные возгласы. Фолкон поднял руку, призывая к молчанию.
– Потом я собираюсь построить много замков по всему Конноту, для защиты от врага, и буду бороться до последней капли крови за мир и безопасность на этих землях, но мы должны положить конец войнам.– Радостные крики вновь заглушили его слова.– Кроме того, я хочу, чтобы во всех домах был достаток. Мы разбогатеем на продаже овец, коров и лошадей.– И зная, какое огромное значение придают эти люди клановости, улыбаясь, добавил:– Мы, де Берги, происходим из рода завоевателей. Теперь вы тоже принадлежите к племени де Бергов.
Про себя де Берг удивлялся, что за такое короткое время сумел покорить их сердца, но в глубине души знал, что по большей части обязан этим Джезмин. Он усмехнулся про себя. Эти люди искренне считали его жену феей, принцессой из сказки. Ирландские дети видели ее верхом на «единороге», и по округе поползли слухи. Воробьи слетали с деревьев и садились на золотистую головку, горные львы выходили из леса и брали пищу из ее рук. Некоторые клялись, что она умеет летать и они видели это собственными глазами. Черт побери, Фолкон не мог понять, откуда они взяли все это, разве что заметили ее новое прозрачное одеяние с рукавами в форме крыльев бабочки! Джезмин и Эстелла никогда не отказывались лечить заболевших малышей, и скоро женщины начали приходить к ним за зельями и предсказаниями и все как одна были потрясены хрустальным шаром и магическими ритуалами. Ирландцы верили в русалок, дриад и банши[17] и поэтому открыли Джезмин души и сердца.
Себе Фолкон никаких заслуг не приписывал, но на самом деле завоевал их уважение. Он был приветлив с детьми, дарил им сладости, цветы и монетки, интересовался работой и делами взрослых. Пастухи, фермеры, рыбаки, ткачи... Фолкон был ненасытен в своем любопытстве, то и дело задавал вопросы, пытался вникнуть в самую суть. К нему всегда можно было запросто подойти, а любой спор он старался рассудить по справедливости, внимательно осматривал заболевших коров и лошадей и, что самое главное, горячо любил свою семью. Часто его видели в саду, где он, смеясь, носил сыновей на могучих плечах. Де Берг боготворил жену и не стеснялся при малейшей возможности подхватить ее на руки и поцеловать.
Король Джон в конце концов понял, что советники были правы и с церковью лучше не ссориться. Он признал Стивена Ленгтона архиепископом Кентербе-рийским. Примирившись с папой, Джон отправился в Ирландию, но расположился лагерем далеко от Коннота и вскоре, устав от этой непокорной страны, вернулся в Англию. Иногда казалось, что единственной причиной его появления в Ирландии было стремление отомстить Матильде де Бреоз. Куда бы ни скрылась несчастная женщина, он безжалостно преследовал ее. Зять Матильды получил приказ выдать ее. Когда Уолтер де Лейси отказался, король отобрал у него титул лорда Мит и отдал Джону де Грею, закадычному другу Мейлера фитц Генри.
