Дракон и раб

Разговоры за ближайшими столами постепенно смолкли.

– Джек, ты хорошо себя чувствуешь? – спросила Маэрлинн.

Она сморщила лоб и протянула руку к его щеке.

– Ну-ка, дай мне проверить...

– Я не болен, – ответил Джек, грубо оттолкнув ее руку. – И я не брежу. Я ухожу. Немедленно. И забираю с собой Ноя.

– Ух ты! – выдохнул Ной, широко распахнув глаза. – Именно так он и сказал!

– Джек, ты не можешь просто так взять и уйти отсюда, – осторожно проговорила Маэрлинн. – Тебя высекут за малейшую попытку бегства. А могут даже и убить.

– Пусть только попробуют, – ответил Джек. – Черта с два у них получится!

– Джек, ты всех здесь пугаешь, – тихо проговорила Маэрлинн. – Пожалуйста, уймись.

Джек вдруг понял, что в комнате царит мертвая тишина.

Он огляделся по сторонам.

Все смотрели на него. Все рабы. Они сидели молча, забыв про ужин. Очень многие смотрели на Джека презрительно и насмешливо или просто с ошарашенным и недоверчивым видом. Некоторые, как и сказала Маэрлинн, были явно напуганы. Презрение, недоверие или страх. Но не надежда.

Они пробыли здесь слишком долго, понял Джек. Может, когда-то в их сердцах и жила надежда, но Газен и бруммги выжгли ее.

Нет, здесь не место для ребенка. Не место для кого бы то ни было.

И давно уже пора что-то с этим сделать.

– Я ухожу! – выкрикнул Джек, повысив голос – так, чтобы его услышали за всеми столами. – Нынче же вечером. Кто-нибудь еще ненавидит это место настолько, чтобы со мной пойти?

– Ты дурак, – прорычала эйтра, сидевшая за два стола от Маэрлинн. – Многие пытались! Но никому не удалось уйти отсюда!

– Тогда, наверное, мы с Ноем будем первыми, – сказал Джек. – Значит, ты с нами не идешь?

– Джек, это не смешно, – негромко проговорила Маэрлинн. – Родители Ноя пытались сбежать. Они погибли. Бруммги забили отца Ноя до смерти. Разве ты не понимаешь – то, что ты делаешь сейчас, пробуждает в нем ужасные воспоминания?

Воспоминания – это вовсе не ужасно, Маэрлинн, – сказал Ной. Он смотрел на Джека с на пряженным вниманием. – Воспоминания – якорь, связывающий нас с прошлым, дающий нам почувствовать настоящее и указывающий дорогу в будущее.

У Джека по спине пробежал холодок.

Ной говорил как будто чужими словами. Никак не своими собственными! Вообще-то, его слова очень напоминают...

– И что бы это значило? – фыркнула эйтра.

– Так сказал мне золотой дракон, – ответил Ной. – Он сказал, что воспоминания дают нам силу и храбрость.

– Ной, ты должен прекратить нести эту чушь, – твердо проговорила Маэрлинн. – Тебе просто приснилось. Я уже объяснила тебе это. Тебе все просто приснилось!

– Мне не приснилось! – настаивал Ной. Он вдруг встал, слегка покачнувшись. – Вот что сказал дракон:

Все замерло к ночи – ведь близилась битва,
Враги, трепеща, возносили молитвы.
Но пели мы песни пред боем,
Былых воскрешая героев.
Хоть память и ранит порою
Как бритва.

Но вот и рассвет – и последний экзамен,
Так будем достойны героев сказаний!
О мести мечтали не мы ли?
Мы смелостью подлость сломили
И землю от крови умыли
Слезами.

Надежда, что нас вдохновляла дотоле,
Цветами взошла на обугленном поле.
И к песням, что жили столетья,
Отныне прибавятся эти,
И их пропоют наши дети
На воле!

Ной сделал глубокий вдох и посмотрел на Маэрлинн.

– Видишь? – вызывающе проговорил он. – Я ведь не мог и это тоже придумать!

У Маэрлинн был ошеломленный вид.

– Где ты это услышал? – спросила она.

– Ты не мог просто тихонько посидеть с ним, да?! – пробормотал Джек в вырез своей рубашки. – Тебе приспичило ему еще и петь!

– Я же тебе говорил... Мне это спел дракон! – ответил Ной Маэрлинн. – И он велел мне не оставлять надежду. Сказал, что когда-нибудь я стану свободным.

– Этот день уже наступил, Ной, – сказал Джек. – Для тебя и для всех остальных, кто захочет отсюда уйти.

– Дракон, – хрипло проговорил парприн с другого конца столовой. – Какой он был с виду?

– Он был золотой, – ответил Ной. – Меньше, чем те драконы, о которых ты слышал в сказках. Он дал мне еду и сок, и он мне спел.

Парприн опустил уши и поднялся с места.