Я спросила:
— Вы знаете лично генерала Бонапарта?
— Нет, я его видел однажды мельком. Он мне не симпатичен.
— Почему?
— Я не могу объяснить. Нельзя объяснить, почему тот или иной человек симпатичен и наоборот.
Мы помолчали.
Коляска катилась сквозь дождь. Когда мы проезжали мимо фонаря, я откинулась в глубину, чтобы не было видно моего опухшего от слез лица.
— Я верила ему, как не верила никогда ни одному человеку! Больше, чем маме. Больше… Нет, по- другому, чем даже папе. И я не могу понять…
— Есть на свете много вещей, которые вы еще не можете понять, девчурка.
— Мы должны были пожениться через несколько недель. И…
— Он не женился бы на вас, девчурка. Уже давно он обручен с дочерью богатого торговца шелками в Марселе.
Я вздрогнула. Тотчас теплая рука нашла мою руку.
— Вы ведь этого не знали, не правда ли? Тальен мне сегодня рассказала. Наш маленький генерал оставил большое приданое ради любовницы Барраса, которая откроет ему широкую дорогу к славе. Брат Бонапарта женился на сестре его невесты, но сейчас Богарнэ может сделать для него больше, чем марсельское приданое. Теперь ты, девчурка, понимаешь, что он ни в коем случае не мог жениться на тебе?
Его тихий голос звучал в темноте коляски, и я сначала не понимала, о чем он говорит.
— О чем вы говорите? — переспросила я, потирая лоб левой рукой, так как правая лежала в его большой руке. Сейчас эта рука была единственным теплом в моей жизни.
— Бедняжка, прости, если сделал тебе больно, но лучше, чтобы ты видела все совершенно ясно. Я говорю злые слова, но ты должна знать все. Сначала — дочь богатого торговца, теперь эта графиня с хорошими связями, которая спала с одним из директоров Республики, а перед ним — с двумя членами Военного Совета. Ты, бедняжка, не имеешь ни приданого, ни связей.
— Откуда вы знаете?
— Это видно по тебе, — ответил он. — Ты просто очень славная девочка, но ты не имеешь никакого отношения ни к купеческим дочкам, ни к дамам из этих богатых салонов. У тебя нет денег, иначе ты дала бы лакею ассигнацию и он впустил бы тебя в салон м-м Тальен. Да, ты просто милая, честная девочка и…
— Отпустите меня, дайте мне выйти из коляски. Вы не имеете права смеяться надо мной, — я пыталась открыть дверцу. — Кучер, остановитесь сию же минуту!
Коляска остановилась, но генерал крикнул:
— Поезжайте! — и коляска покатилась дальше, в ночь.
— Я, вероятно, плохо объяснил вам, — сказал он. — Простите меня, но я никогда не видел девушек, подобных вам. И… М-ль Дезире, я прошу вас стать моей женой!
— Салон м-м Тальен может предоставить вам не одну даму, которая подойдет генералу, — ответила я. — А я — неподходящая партия.
— Однако вы ведь не думаете, что я мог бы жениться на одной из этих потаскушек?..
Я слишком устала, чтобы отвечать и даже думать. Я просто не понимала, чего этот человек, большой как башня, хочет от меня. Моя жизнь была кончена. Даже закутанная в пальто, я озябла, складки моего совершенно мокрого платья облепили мне ноги, я была совершенно разбита.
— Если бы не Революция, я никогда бы не был генералом. Даже офицером, мадемуазель. Вы еще очень молоды, но вероятно слышали, что до Революции никто из простого народа не мог подняться выше капитана, служи он в армии хоть всю жизнь. Мой отец был секретарем адвоката, он происходил из простой семьи, и мы так и остались простыми людьми. В пятнадцать лет я поступил в армию и долго был сержантом. Сейчас я генерал и командую дивизией. Но, может быть, я слишком стар для вас, мадемуазель?
«Верь в меня, чтобы ни произошло», — говорил мне Наполеон… А теперь эта раскрашенная кукла… Да, я понимаю необходимость такого поступка, но эта необходимость убивает.
— Я вас спросил, мадемуазель. Ответ на этот вопрос для меня очень важен.
— Простите, я не слышала. Что вы спросили, генерал Бернадотт?
— Если я не слишком стар для вас…
— Я не знаю сколько вам лет, и это же не имеет значения…
— Нет, это имеет значение! Мне тридцать один год. Может быть, я слишком стар?
— Мне шестнадцать и я очень устала. Я хочу вернуться домой.
— О, конечно! Простите меня! Где вы живете?
Я сказала адрес. Он приказал кучеру отвезти нас туда.
— Подумайте над моим предложением. Я должен вернуться к месту службы через десять дней. Может быть за это время вы сможете дать мне ответ, — сказал он. Затем добавил: — Меня зовут Жан-Батист Бернадотт. Уже несколько лет, как я откладываю из своего жалованья небольшие суммы. Я могу купить дом для вас и ребенка.
— Какого ребенка? — спросила я рассеянно.
— Для нашего ребенка, конечно, — ответил он, сжимая мне руку, но я отдернула ее. — Потому что я хочу иметь жену и ребенка. Уже давно хочу, мадемуазель.
Мои силы были на пределе.
— Замолчите, месье! Вы же меня совершенно не знаете!
— У меня так мало времени, чтобы думать о себе, что я не могу сейчас соблюсти все правила приличия в отношении вашей семьи. Поэтому я прошу вас дать свое согласие, а потом мы все сделаем так, как нужно. Я решил жениться на вас, и дело только за вами.
Бог мой, он говорил серьезно! Он хотел воспользоваться своим отпуском, чтобы жениться, купить дом, поселить в нем жену и иметь ребенка…
— Генерал Бернадотт, в жизни женщины бывает всего одна большая любовь!
— Откуда вы это знаете?
Да, действительно, откуда я это знаю?
— Во всех романах я читала об этом, и это, вероятно, так, — ответила я.
Коляска остановилась. Мы приехали. Он открыл дверцу и помог мне выйти. Я стала на цыпочки, чтобы разглядеть его лицо в полутьме начинающегося рассвета. У него были хорошие белые зубы и нос просто удивительной величины…
Я дала ему ключ и он отпер дверь.
— Вы живете в богатом доме, — заметил он.
— О, нет, мы снимаем здесь квартиру, — пробормотала я. — А теперь, доброй ночи и спасибо вам от всего сердца за то, что вы для меня сделали.
Он не двигался.
— Садитесь же в коляску. Вы промокнете. Можете быть спокойны, я останусь дома.
— Я верю, вы умница. Когда я могу придти за ответом?
Я покачала головой.
— В жизни женщины… — начала я. Но он поднял руку, протестующим жестом.
Я продолжала:
— Это невозможно, генерал. Это невозможно. Не потому, что я молода для вас, просто я очень маленькая по сравнению с вами.
С этими словами я вбежала в дом и захлопнула дверь.
Сейчас, оставшись в кухне Клапенов, я чувствую не усталость, а страшную, сокрушающую разбитость. Я не могу спать. Я ни за что не усну. Я сижу и пишу. Завтра Бернадотт придет сюда, но меня здесь уже не будет. Где я буду завтра, я еще не знаю…
Глава 8
Марсель, спустя три недели
Я была очень больна. Насморк, ангина, сильнейшая лихорадка и то, что поэты называют «разбитое сердце». Я продала в Париже золотой медальон Мари, и мне хватило денег как раз для того,
