Наследие чародея

В слабом свете лампы едва заметно выступили вырезанные на дверях фигуры. На уровне глаз, крыло к крылу, тянулись ряды орлов с распростертыми крыльями. А под ними были вырезаны прямоугольники. Или… Бриджит наклонилась, придвинулась вплотную к створкам и провела пальцем по холодному дереву. Нет, это не просто прямоугольники, это книги!

«Библиотека…»

Бриджит ощупала дверь в поисках ручки, но ничего не нашла. В конце концов она просто навалилась плечом на тяжелую деревянную створку и нажала изо всех сил. Дверь медленно и неохотно отворилась. Бриджит вошла внутрь.

Библиотека представляла собой длинную сводчатую галерею, тянувшуюся вдоль одной из дворцовых стен. Лунный свет лился сквозь окна, сделанные из тысяч стеклянных ромбов — таких толстых и неровных, что свет становился зыбким и размытым, словно проходил сквозь толщу воды. Кроме света, многочисленные стекла в избытке пропускали в помещение холодный воздух. Бриджит поежилась и впервые порадовалась своему плотному платью и теплой шали.

Внутренняя стена библиотеки была разрисована полосками тени и ромбиками лунного света, в котором можно было различить книжные шкафы в три человеческих роста высотой. Под окнами выстроились шеренги наклонных столов — нечто среднее между письменными и чертежными. Одни были пусты, на других лежали книги, приготовленные для чтения, а может, для переписывания.

Бриджит робко двинулась вдоль стеллажей, не желая тревожить тишину и покой этого места. Лунные узоры и тени ползли по ее щекам, и Бриджит готова была поклясться, что ощущает холод этих прикосновений.

«И зачем я здесь? Все равно ведь прочитать ничего не смогу».

А вдруг все-таки сможет? От этой мысли Бриджит даже остановилась. Она уже сделала столько всего, что еще пару дней назад показалось бы ей невозможным. Кто знает, на что еще она способна?

Она тихонько засмеялась над собой. «Нуконечно, — подумала она, останавливаясь перед одним из столов. Бриджит повыше подняла лампу, чтобы осветить страницы раскрытой книги, исписанные синими, красными, черными и золотыми буквами. — Вот сейчас я положу ладонь на эту книгу и скажу: раскрой передо мной свои секреты!»

Но не успела она рассмеяться снова, как буквы на странице задвигались, словно внезапно стали жидкими, и сложились в новые слова.

«Ты можешь».

От неожиданности Бриджит выпустила лампу из рук, и та с грохотом упала на пол. Стекло разбилось о каменные плиты, и ароматное масло вытекло. Язычок пламени от фитиля лизнул образовавшуюся лужицу масла и тут же начал жадно ее лакать, молниеносно распространяясь по всей поверхности. Бриджит вскрикнула, бросила на пол шаль и стала топтаться по ней, пытаясь потушить алчное пламя. Одновременно она в отчаянии оглядывалась по сторонам в поисках чего-нибудь более подходящего для тушения пожара, но вокруг не было ничего, кроме дерева и бумаги.

И тут ее лодыжки обжег поток ледяного воздуха. Бриджит вскрикнула, и огонь погас.

Бриджит окинула взглядом произведенный ею беспорядок: мокрую шаль под ногами, разлитое масло, разбитое стекло… В библиотеке становилось все холоднее, так холодно, что у Бриджит на голове зашевелились волосы. Тишина словно бы стала еще глубже, Бриджит не слышала даже собственного дыхания. Она посмотрела на шаль, потемневшую от впитавшегося масла. Потом поглядела на разбитую лампу, полюбовалась тем, как лунный свет играет на изломанном стекле. Просто ей не хотелось поднимать взгляд. Не хотелось видеть то, что появилось в комнате.

Но прежде чем у Бриджит мелькнула эта мысль, душа ее наполнилась тихой грустью. Это было странное, знакомое чувство. Бриджит уже однажды ощущала его — в Землях Смерти и Духов, глядя на женщину в черном платье с зачесанными назад волосами. Мама…

И Бриджит с трепетом подняла глаза. Мама стояла возле стола. Свет свободно проходил сквозь ее фигуру, и ее тело не отбрасывало тени, а тени комнаты не оставляли следов на ее коже.

Бриджит лишилась дара речи. Перед ней стояла мама — такая, какой она была в зеркале, какой она была в Землях Смерти и Духов, какой она была на фотографии в папиной спальне. В призраке, что стоял сейчас перед Бриджит, слились все эти образы — вместе и порознь, переходя один в другой, словно отражение в быстрой реке под луной.

«Мама, — хотела сказать Бриджит, но из груди не вырвалось ни звука. — Мама».

Вместо ответа мама повернулась к книге, лежавшей на столе. Буквы на бумаге искривились и сложились в новые слова:

«Бриджит, родная моя».

— Как? — наконец удалось выговорить Бриджит. — Как?..

Мама ласково улыбнулась. Правда, Бриджит скорее почувствовала это, чем увидела: она никак не могла разглядеть мамино лицо. Оно слишком быстро менялось, чтобы оставить в сознании Бриджит более или менее четкий образ. Наверное, так должны выглядеть далекие воспоминания.

В книге опять появились слова: «Это изменчивый час, когда все находится в движение между светом и тьмой, между жизнью и смертью. Это время, когда мы можем легко проникать из одного мира вдругой, особенно на зов крови в минуты опасности».

Бриджит вздрогнула:

— Опасности?

«У меня есть особое дозволение находиться здесь. Защитники этого края нуждаются в помощи».

— Я… — У Бриджит голова шла кругом. Мысли отказывались повиноваться и уносились прочь. Она на ощупь нашла скамеечку, стоявшую перед столом, опустилась на нее, поставила ноги на перекладину и попыталась выстроить тысячи вопросов, мятущихся в голове, в какое-то подобие порядка.

— Почему ты не говоришь со мной? — наконец вымолвила Бриджит. Голос ее зазвучал жалобно, как у маленькой девочки, которой не дают конфетку.

Мама подняла голову и нежно улыбнулась, но Бриджит почувствовала в этой улыбке долю гордости. Слова в книге опять изменились:

«Твое зрение — это твой дар, родная. Без помощи колдовства я могу дотянуться до тебя только так».

— Но я ведь слышу голос, вернее, слышала. Кто-то звал на помощь.

Чернила расплылись на странице, а потом снова приобрели четкие очертания. Только на этот раз вместо слов в книге появился рисунок: огненная птица в золотой клетке, крылья воздеты над головой, шея изогнута, белый клюв открыт. Бриджит почему-то сразу догадалась, что птица не поет, что она кричит, возмущаясь своим заточением, изливает в крике свою ярость и вопреки здравому смыслу надеется на то, что одной яростью ей удастся расплавить прутья клетки.

— Это же Феникс императрицы! — Бриджит нерешительно дотронулась до страницы, словно боялась, что рисунок может обжечь. Но бумага была холодной и сухой.

Чернила поглотили изображение и вновь сложились в слова, пальцы Бриджит при этом не ощутили и следа влаги.

«Пленница императрицы. Не без моей помощи, да простит меня Господь, но в тот момент нам ничего больше не оставалось».

— Ты знаешь, где она?

«Нет. Многие комнаты в этом доме закрыты для меня».

Бриджит не могла удержаться от смеха:

— Какой же тогда смысл быть призраком?

Мама тоже засмеялась — беззвучно, но Бриджит видела, как затряслись ее плечи.

«Если бы с семьей этого дома меня связывали кровные узы, я знала бы больше, — сказала книга, когда Бриджит снова посерьезнела. — Но единственное, что связывает меня с этим местом, — это ты».

Отсюда вытекал следующий вопрос. Вопрос очень важный. Бриджит не решалась произнести его вслух, но молчать тоже не могла.