— Послушай, Андрей… Она, конечно, могла уйти от отца, но это не значит, что тебя забыла или отреклась от тебя. Она могла узнать, где ты служишь. И начать поиски. Или рассказать кому-то из своих близких о тебе.
Андрей собрался возразить, но в разговор встряла Юля.
— Там же черным по белому написано: брат. Тебя ищет твой брат.
— Да нет у меня братьев!
— Твой младший брат по матери. Ты о нем мог и не знать.
Голос Юли был решительным. Она увидела сходство. Оно пряталось в глазах. Глаза повторяли по форме другую пару глаз. Были большие, блестящие и серые. И то же выражение недоверчивости и обиды на весь мир. Андрей смотрел на нее во все глаза и молчал. Его взгляд колол физически, но она не отвела глаз.
— Судя по всему, твоя мама родила еще одного ребенка. Потом ее новый муж куда-то делся, я не в курсе. Я только знаю, что бывшая хозяйка дома… ну, мать того мальчишки, что тебя ищет, она умерла. Дом незадолго до смерти она продала. Его купил мой муж. А мальчик оказался в приюте. Только он в приюте жить не хочет. Он ищет тебя. Вот.
Юля замолчала, глядя на обтянутые бритой кожей скулы солдата. Они подрагивали, выдавая волнение.
— Это только ваши предположения, — наконец выдавил из себя Андрей. — Какая-то женщина, какой-то ребенок… Мне даже странно это слышать. Вы мне какие-то сказки рассказываете! Почему вы уверены, что тот, кого ищут, — я, а не кто-то другой? Голубевых полно!
— Вы со своим братом — одно лицо! — вдруг зло оборвала его Юля. — У него глаза твои, тоже серые. Но если тебе нравится, что он проведет свое детство в детприемниках и интернатах, то я умываю руки.
Наташа молчала, наблюдая за поединком. Андрей ничего не возразил на ее тираду, отвернулся к окну, где по поводу осени уже импровизировали сумерки. Его молчание взбесило Юлю.
— Пойдем! — вскочила она и дернула за руку подругу. — Чего мы перед ним бисер мечем как дуры? Нам это надо?!
Поскольку парень на ее крики не реагировал, она нервным движением выдернула из кармана письмо и сунула его раненому.
— Вот тут адрес. Захочешь — разберешься. Не захочешь — дело твое. Я за твоим братом бегать не собираюсь. К твоему сведению, он из интерната снова сбежал. Ему никто не верит, что у него брат есть. Добрые дяденьки милиционеры подозревают его в пособничестве террористам, поскольку он вырезки из газет собирает о Чечне, Пока! Скорейшего выздоровления!
Юля не дала Наташе даже вякнуть, сдернула ее с дивана и потащила к выходу. Наташа двинулась за Юлей, которая фурией неслась по коридору. Наташа замедлила шаг, в глубине души она надеялась, что Голубев окликнет их, остановит. У выхода она остановилась и оглянулась. Он сидел все в той же позе. Медсестра катила к дивану кресло-каталку.
Всю дорогу до вокзала Юля не могла успокоиться. Злость на Андрея Голубева так и брызгала из нее. Наташа как могла заступалась за солдата.
— Его тоже можно понять. Мать умерла. Пусть не жила с ним, пусть бросила, но все-таки — мать. А к брату ревность. Одного бросила, другого родила…
— Тьфу, сантименты! — злилась Юля. — Он солдат! Взрослый мужик! А рассуждает как чиновник! Чем, мол, докажешь наше родство? У меня такое чувство… Лучше бы я не ездила туда! И тебя от дел оторвала.
“От телефона”, — мысленно поправила Наташа.
В электричке они расстались. Наташа вышла. Юля отправилась дальше, к себе в Вишневый.
Еще с порога Наташа унюхала — на кухне что-то готовится. Боясь развеять иллюзии, Наташа сняла сапоги и приблизилась к кухне. Так и есть! Рожнов колдует у плиты!
— У нас что, гости намечаются? — осторожно поинтересовалась она.
— Никакие не гости, — проворчал Рожнов. — Тебя вот жду… Утку тушу с капустой. Лерка салат нарезала.
— Боже! — воскликнула Наташа, всплеснув руками. — Случаются еще чудеса на этой земле! На кухне, в фартуке — трезвый. Глазам своим не верю! Лерка ты отца закодировала?
— А то кто же! — Лерка не отрывалась от телевизора. А когда Наташа прошла в комнату, добавила шепотом: — Евгений Петрович звонил, сказал, что перезвонит.
Сердце — бух в пятки. И медленный подъем назад.
Звонок раздался во время ужина. Наташа только-только взяла утиную ножку. Ни Лерка, ни Рожнов не дернулись. Все и так знали, что звонят ей.
— Привет, мадам Брошкина! — Пьяненький голос Бородина щекотал ухо.
— Привет, солнышко, — прошептала Наташа, слушая, как сердце тихо плавает в животе. — Ты на работу убежал мне звонить?
— Нет, я дома. На балкон вышел с радиотелефоном. Я тебе звонил. Где ты была?
— В военном госпитале. Познакомилась с подполковником. Симпатичный.
— Убью!
— Кого? Меня?
— Сначала его, потом тебя, а потом себя.
— Какой хитрый! Себя — в последнюю очередь.
— Я ревную! — завыл в трубку Бородин.
— И правильно делаешь. Полковник мне глазки строил.
— Постой. Он ведь только что был подполковником. Ты ври, да не завирайся, шельма.
— Я его в звании повысила.
— Убью сначала себя, потом его.
— Ладно, потом убьешь. Расскажи, как вы празднуете.
— Весело, — грустно сказал Бородин. — Сейчас все танцуют. А я хочу к тебе. Я разрываюсь между вами. Вроде стабильность в семье. Внучку крестили, на концерт все вместе ездили. А плохо мне. Мне тебя не хватает.
— Стабильность — это хорошо… — отозвалась Наташа. — Мы не виделись двадцать дней.
— Три недели! — с ужасом откликнулся Бородин. — Я изнываю без тебя! Приезжай!
Наташа услышала, как там, за спиной Жени, скрипнула дверь. Голоса, музыка. В трубке раздались гудки. Она вернулась на кухню с пылающими щеками. Остаток ужина пыталась шутить, громко рассказывала случаи из заводской жизни, анекдоты о своих сотрудниках по Дому творчества. Лерка с готовностью подыгрывала ей — хохотала, прыскала. А Рожнов сдержанно улыбался.
В двенадцать часов снова позвонил Женя. Лерка спала, Рожнов в гостиной на диване смотрел телевизор.
— Спи, ночь в июле только шесть часов… — шепотом спел Бородин.
— Сумасшедший! Ты где?
— Я с работы! Только что отгуляли, я забежал “проверить” санаторий. Праздник удался, она довольна…
— А ты?
— Я доволен, что им хорошо. Но мне не хватает тебя. Поэтому и звоню. Ташка! Мне мало наших телефонных разговоров. Мало! Я бы тебя растерзал сейчас! Что ты делаешь?
— Лежу в постели…
— О… С ним?
— С Леркой. Она спит с открытым ртом.
— Господи, ну что же делать? Я с ума схожу по тебе! Слушай!!!
И Бородин стал петь песню от начала до конца про ночь в июле. Хотя на дворе стоял ноябрь. Наташа грелась о его голос. Она представляла его кабинет, пустые коридоры и холлы санатория, стеклянные стены столовой.
— Я хочу быть последним, кто скажет тебе сегодня “спокойной ночи”.
— Целую.
