– Слуга, значит… Тогда иди, мальчик, в людскую. Там тебе дадут каши, – указал Сорго Есмару на боковую дверь. – А мы с тобой, любезный мой Эгин, двинемся наверх, вкушать мед поэзии.
Эгин незаметно кивнул Есмару, мол, иди-иди, каша на дороге не валяется. Есмар нехотя поплелся.
– А ты стал настоящим барином! – отметил Эгин, от которого не укрылось, с какой воистину поэтичной гнусавостью произносил Сорго «людска-а-ая».
– Обстоятельства несказанно возвеличили меня, Эгин! Просто несказанно! – честно признался Сорго.
Эгин всегда считал Сорго придурком. Но относился к нему не в пример лучше, чем к прочим представителям этого многочисленного племени.
Такие пороки, как алчность, коварство и трусость, не были ведомы Сорго, а уже одно это представлялось огромным достоинством, перевешивающим недостаток респекта и жизненной хватки. Вдобавок Сорго был образован и знал, что такое вдохновение. А эти качества встречаются еще реже, чем хороший голос.
5
– Ну, как впечатление? – напустился на Эгина Сорго, окончив чтение поэмы «Кавессар». (Там, помимо прочего, Элиен Звезднорожденный назывался «жестоковыйным сатрапом», его военачальник Кавессар – «могучим бычком-однолетком», а будущая жена Элиена Гаэт – «сладчайшим из призраков света».)
– Восхитительно! Твои стихи, дружище, заставляют меня по-новому взглянуть на Героическую эпоху. «Призрак света»! Как это крепко сказано!
Сорго зарделся от удовольствия. Эгин давно заметил, что комплименты не вызывают у поэта подозрений, а всякая топорная лесть воспринимается всего лишь как уместный комментарий.
Эгину было не жалко. Он разделывал фаршированного черносливом тунца и запивал его терновой настойкой. Поэмы Сорго сказывались на его аппетите только в одном смысле: они его улучшали, вынуждая сосредоточиться на еде.
– Тогда, значит, прочту тебе из последнего. Из неоконченного. – Сорго прочистил горло. – «Испытание Пиннарина, или Стихия Неистовонравная». По мотивам недавних событий.
Поощрительно кивнув, Эгин снова отключился, хотя, наверное, там было что послушать.
Краем уха он улавливал что-то напыщенное про «тверди стенанья», про «присномудрую Сайлу» и про «гнорра, чей взор отверзает семнадцать дверей мирозданья».
Как же без гнорра, чей взор отверзает буквально что попало?
Теперь без него не обходится ни один эпос, ни один витраж. Канули в прошлое времена, когда гнорра видели считанные доверенные лица из числа наиболее могущественных людей Свода. Теперь о первом маге Варана можно рассуждать в гостиной. Правда, исключительно в залоге крайней почтительности или экзальтированного восхищения.
– Сорго, дружище, ты превзошел сам себя! – воскликнул Эгин и наполнил кубок Сорго терновой наливкой. Поэту определенно нужно было промочить горло.
А когда горло было промочено еще дважды, Эгин решил, что честно исполнил свой слушательский долг. И что Сорго самое время исполнить свой долг дружеский.
– Твое «Испытание Пиннарина» навело меня на невеселые мысли… – понуро начал Эгин.
– Да ведь это и не развлекательный жанр. Это вещь серьезная, трагическая! – быстро перелицевав высказывание Эгина в комплимент, Сорго навострил уши.
– Теперь я даже не знаю, как подступиться к тому прозаическому делу, которое привело меня к тебе.
Сорго понимающе кивнул. Противопоставление «поэтическое-прозаическое» со времени жизни в столице стало даваться ему все легче и легче. «Сейчас будет просить», – вздохнул придворный поэт.
– Хочешь сынишку при дворе пристроить? – предположил Сорго.
По его опыту, это был самый расхожий мотив из тех, которые приводили к нему в дом дальних родственников, знакомых и родственников знакомых после его нежданного возвышения.
– Нет, хочу занять денег, – открылся Эгин, не сразу сообразивший, какого сынишку имеет в виду Сорго.
– Денег?
– Денег.
– Сколько?
– Сто авров. Золотых.
– Ого!
– Вот то-то и оно, что «ого».
– Дружище Эгин, да зачем тебе столько?
– Хочу съездить в Нелеот.
– Да помилуй, Нелеот – город пошляков… – замялся Сорго. Давать деньги ему не хотелось. Эгин прекрасно его понимал. «Мой кошель – не погремушка», – говорил он сам в аналогичных случаях.
– Я отдам ровно через три месяца. Обещаю. Конечно, я мог бы занять у Лагхи. Но дело в том, что цель моего визита как раз и связана с ним. Я хочу прикупить ему в подарок одну вещь.
Упоминание имени Лагхи подействовало на Сорго магическим образом. Он тут же вынес деньги.
– Подарок Лагхе – это святое. На такое дело занять не жалко.
– Кроме того, мне понадобятся две лошади.
– Помилуй, Эгин, но в моей конюшне их всего четыре!
– Но Лагха будет так расстроен, если не получит той вещи, за которой я еду! – гнул свою линию Эгин. – Зато когда я привезу этот подарок, я не премину обратить внимание Сиятельной на то, что без твоей помощи никакого сюрприза не состоялось бы.
– Ты серьезно? – задумчиво спросил Сорго, прикидывая, как получше оформить свою скромную помощь в очередной поэме к случаю.
– Я совершенно серьезно. У меня полно друзей в Пиннарине, – соврал Эгин. – Но я отправился прямо к тебе. Ведь ты – благородная душа, прекрасное тебе не чуждо.
– Тогда бери любых. Во дворец я все равно предпочитаю ходить пешком, это способствует вдохновению, – согласился Сорго.
Эгин помнил, что Сорго не умеет держаться в седле еще пуще, чем не умеет фехтовать. Но он, конечно, промолчал насчет вдохновения и его связи с «пешей ходьбой».
– И еще было бы очень неплохо провизии. Дня на три хотя бы. Мы с Есмаром отправляемся прямо завтра утром. А купить сейчас в Пиннарине что-нибудь съестное не так-то легко…
– Ну за этим-то дело не станет! Мои кладовые – к твоим услугам. Пища в равной степени требуется и душе, и телу.
– Как это верно сказано, – кивнул Эгин. Его клонило в сон.
– Знаешь, дружище, – начал Сорго, поднимаясь из-за стола, – ты, наверное, устал… А я бы еще поработал. Знаешь, твой визит как-то во мне все поэтически взбудоражил! Так и слышится грохот подземный… вот он ползет… этот наш шардевкатран… гнорр обнажает свой меч… а я безмятежно наигрываю «комаров писчанье, светляков порханье»!
– О чем речь, Сорго. Вдохновенной тебе ночи!
6
Очутившись в гостевых покоях дома Сорго, Эгин, однако, долго не мог заснуть. Всякая чепуха лезла ему в голову: нелепые предположения относительно судьбы гнорра, воспоминания, грустные улыбки Овель и ее горькие слова… Вдруг входная дверь тихонько заскрипела и на пороге возникла женская фигура с плетеной корзинкой в руках.
– Эгин, ты не спишь? Это я, Лорма, – прошептали из темноты.
«Только бы она не стала мне сейчас рассказывать про то, что она наконец-то поняла, какое золото потеряла в моем лице! И о том, что пересмотрела свои взгляды относительно любовных сношений с друзьями мужа», – взмолился Эгин.
К счастью, ничего из вышеперечисленного Лорма рассказывать не стала.
Эгин сразу заметил огромный живот своей бывшей подруги, отвечавший чуть ли не десятому месяцу
