душа, не пугали ребенка, висевшего в мешке за спиной матери. Он сосредоточенно сосал кусок сырого сала и спокойно смотрел на Андрея живыми черными глазенками. «Кем вырастет он? — подумал Андрей. — Свободным охотником или всегда голодным, но пьяным попрошайкой, пресмыкающимся перед белыми хозяевами его жизни и смерти?»
К костру подошел Кривой Бобр и в последний раз попросил прошки на трубку. Единственный его глаз смотрел печально. О чем жалел старик? О крепкой касяцкой прошке или о приветливых словах и ласковой улыбке Доброй Гагары?
Вопли тунгаков смолкли, и в наступившей тишине Красное Облако сказал печально:
— Сердце мое болит. Разлука с тобой, Добрая Гагара, расколола его надвое. Пусть будет долгой твоя жизнь, браг мой!
Он отошел, накрыв голову плащом.
— Чук! — крикнул на своих собак Громовая Стрела.
— Кей-кей! — крикнул своим упряжкам русский.
Молчан первый влег в набитый мохом алык, собаки, натужно горбя спины, стронули с места тобогганы.
Воины в последнем прощальном приветствии подбросили копья, женщины и дети закричали пожелания счастливого пути. И тогда Андрей увидел Айвику. Молчаливая и неподвижная, она стояла отдельно от толпы и печально смотрела на уходящих. Андрей вскинул ружье и помахал ей. Девушка тоже подняла руку, сделала неуверенный, слабый жест и смешалась с женщинами.
Горечь разлуки обожгла сердце Андрея. Оно было полно нежности и жалости. Встретятся ли они снова? Андрей тряхнул головой и, давая выход настроению, пронзительно свистнул. Упряжка ответила взволнованным лаем.
Они шли чуть волнистыми равнинами. Идти было легко. Тобогганы не хуже, чем по снегу, мчались по густым пружинистым мхам, синим, темно-красным, фиолетовым. Громовая Стрела шел впереди, «тянул след». За его легкой спорой побежкой собаки поспевали только рысью, нередко переходя и на галоп. Тобогганы неслись так, что вылетали из-под них брызги и струи ржавой воды. На стоянках индеец молчал, изредка роняя скупые, только необходимые слова. Андрей снова удивлялся, зачем сахем послал вместе с ним на опасное, требующее осторожности дело этого угрюмого, надменно-презрительного и явно недоброжелательного человека!
И сейчас, поздним вечером, они молча сидели у костра. Андрей разогревал на костре оленьи кости и, разломав их ножом, высасывал нежный, тающий во рту костный мозг. Громовая Стрела осматривал промокшие за день, исходившие возле костра паром мокасины. Мокасины были изношены до последней степени. Он швырнул их в костер и вытащил из походного мешка новые, из белой оленьей шкуры. Надевая их, он пробормотал довольно:
— Лягу спать с теплыми ногами. Айвика любит своего брата.
Андрей весело прищурил глаз. Точно такие же мокасины он нашел в своей палатке накануне отъезда. Теперь он будет знать, кто их подбросил ему. Русский развязал мешок, достал мокасины и надел их.
— Ха! — изумленно вскрикнул Громовая Стрела. Трубка выпала из его губ. Он поднял ее, поднес было ко рту, но плюнул зло в костер и отшвырнул трубку.
Андрей, лежа на меховом одеяле, печально смотрел в звездное небо. Айвика, милая краснокожая девочка! И с тобой разделила меня эта черная ночь!
Лежавшие вокруг костра собаки вздыхали во сне и по временам поднимали головы, прислушиваясь к чему-то в тишине ночи. Но вот поднялся Молчан и сел, сторожко поставив уши. Нос его начал морщиться.
— В чем дело, Молчан? — спросил Андрей собаку. — Зверя чуешь?
Тотчас откликнулся Громовая Стрела:
— В ту сторону дым от костра. Зверь не пойдет с этой стороны.
— Люди? — Андрей сел на одеяле.
Индеец молчал. Отвернувшись от костра, он напряженно глядел в ночную тьму. Затем послышалось его неясное бормотание, похожее на квохтанье курицы. Так индейцы выражают удивление.
— Что ты видишь, Громовая Стрела? — встревожился Андрей.
— Айвика, — ответил спокойно индеец, снова поворачиваясь к костру…
Андрей вскочил, хотел бежать от костра, но услышал, как где-то близко затрещал промерзший за ночь мох. Собаки тоже вскочили, но сразу успокоились и сели, сонно зевая.
Айвика остановилась в свете костра, но не подошла к нему. Черные длинные волосы висели космами из-под мехового капора парки. Нос заострился, щеки впали, резко обозначились скулы.
— Я пришла, — несмело сказала она.
Ей не ответили. Андрей не имел права заговорить с девушкой, когда молчит ее брат. Он смотрел на осунувшееся, как в тяжелой болезни, лицо Айвики и морщился от жалости: «Боже ты мой! Мы, два здоровенных мужика, то шли, то ехали, а этот ребенок пять дней бежал по нашему следу!»
Не дождавшись ответа и, видимо, не удивившись этому, Айвика снова заговорила:
— Я вышла из стойбища, когда не стало слышно лая ваших собак. Я сразу побежала. А вы бежали, как ветер. Мне было трудно…
Громовая Стрела по-прежнему равнодушно смотрел в костер, как будто здесь не было сестры. А она, качаясь на онемевших от безмерной усталости ногах, продолжала рассказывать ровным спокойным голосом, как после первого же ночлега за нею пошли волки. Целый выводок. Два матерых, три молодых длинноногих переярка и пяток прибылых, почти щенят. Днем звери бежали по сторонам, а с темнотой начинали подкрадываться со спины. Она знала, что волки, бросаясь на человека, хватают сзади за ноги, вцепляясь в сухожилия Она то и дело оборачивалась, отпугивая волков. А ночью, едва она ложилась, звери начинали окружать ее. Костра она не зажигала, боясь, что брат заметит огонь и вернет ее в стойбище. Ей оставалось только молиться волкам, тотему ее рода. Она садилась на корточки и кричала в ночную тьму:
— О, мои серые братья волки! О, мудрые охотники! Не трогайте меня, дочь Великого Волка! Я ваша сестра!
А прокричав молитву, она бросала в жертву братьям свои украшения, — то костяные серьги, то ожерелье из раковины или деревянные браслеты. Волки шарахались во тьму, конечно, подбирать ее жертвы.
Громовая Стрела, не отрывая взгляда от костра, иронически скривился. Видимо, он не слишком верил в миролюбие серых братьев.
Но украшения вскоре кончились, а одни молитвы уже не помогали. Серые братья все теснее смыкались по ночам вокруг Айвики. Тогда она стала устраивать ночевку поближе к костру брата и касяка. А спала она все эти дни очень мало. Последние две ночи совсем не спала. Она знала, что если заснет, то больше не проснется. Но сегодня у нее не было сил бороться со сном. Она заснула на ходу и не помнит, как упала на землю. Проснулась она, почувствовав на лице жаркое звериное дыхание.
— Я открыла глаза. Братья сидели вокруг меня. Я вскочила, они отбежали. Недалеко отбежали. А ваш костер горел, как низкая звезда. Я побежала к вам. Я бежала и кричала…
Громовая Стрела посмотрел на сестру через костер.
— Я слышал. Я думал, заяц кричит в зубах лисицы.
— Волки бежали рядом со мной, — закрыв глаза и опустив голову, как в забытье, говорила Айвика. — Один забежал вперед и прыгнул на меня. Это был неопытный охотник, переярок. Матерые нападают сзади. Его зубы щелкнули около моей щеки.
А я уже вытащила пеколку. Гуп!.. Уах!.. Я распорола ему шкуру на боку. Он завизжал, завертелся. Я побежала еще быстрее. Вот я здесь. А братья очень злы. Слышите?
С равнины доносился злобный и тоскливый вой, волнуя собак у костра.
— Я хочу спать, — прошептала Айвика и качнулась, падая. Андрей успел подхватить девушку на руки.
— Громовая Стрела, иди на мое одеяло! На твоем будет спать Айвика! — крикнул он индейцу.
