– Где я?
Соломатин встал с кровати и, сунув руки в карманы хэбэ, подошел к Панфилову.
– Будешь много знать, скоро состаришься, – улыбаясь, сказал он.
Но Константин в упор смотрел на солдата. Соломатин неожиданно оглянулся, потом присел на корточки прямо в накинутой на плечи шинели.
– Вообще-то нам нельзя с тобой разговаривать. Если узнают, пять нарядов вне очереди выпишут.
– Сержанта боишься? – проговорил Константин.
– Нет. Он так своими сапогами гремит, что я его за версту слышу. «Кусок» у нас тут один есть… Вообще-то здесь с тоски помереть можно. – Он придвинулся поближе к кровати и заговорщицким голосом произнес: – Это правда, что ты опасный преступник? У нас в полку говорят, что ты несколько человек замочил.
– Где говорят?
Солдат понял, что проболтался, покраснел и быстро-быстро заморгал ресницами.
– А, чего уж там, – махнул он рукой. – Ты сейчас в милицейском полку МВД, внутренние войска то есть. А это медсанчасть наша. Тебя сюда позавчера привезли, боялись, что живым не довезут. Специально вот целую палату освободили. Наш врач сказал, что крепко ты в машине разбился…
В памяти Константина явственно всплыло, как он выбрался из машины и пополз прочь. Потом был взрыв, кажется, горел рукав куртки. А потом его начали бить…
– Нас поставили и приказали сообщить, когда очухаешься… Ой, подожди… Кажется, товарищ младший сержант идет… Точно.
Солдат резко выпрямился, едва не уронив шинель с плеч. Константин испытывал неимоверную усталость. Сердце глухо клокотало в груди, на лбу выступили капли пота. Он не видел, как в комнату вернулся младший сержант, потому что в тот самый момент, когда скрипнула дверь, Панфилов потерял сознание.
– …множественные переломы ребер, сотрясение мозга, вывих и перелом предплечья, ожог второй степени. А так, в общем, ничего, повреждений внутренних органов нет, – донесся до него незнакомый голос. – Крепкий парень. Выкарабкается. Ему сейчас покой нужен.
– Как долго? – Еще один незнакомый голос.
– Дней десять, не меньше.
– Не сбежит?
Короткий смешок.
– Куда же ему бежать-то?
– Ладно, через неделю я его заберу.
– Недели маловато…
– Хватит. Теперь здесь будет дежурить мой человек. Чтобы никаких контактов. А почему у вас так холодно?
– Зима, товарищ капитан. А нормы обогрева такие же, как в казарме.
– Тогда накройте потеплее. Еще не хватало, чтобы мой подследственный замерз.
Панфилов прослушал весь этот разговор с закрытыми глазами. Когда раздались шаги, он осторожно приоткрыл веко и увидел две удаляющиеся мужские фигуры. Один из посетителей был в милицейском мундире. Наверное, тот самый капитан, для которого Панфилов – подследственный. Слово-то какое гнусное. Как будто взгромоздился на него кто-то сверху и дрючит во все дыры…
А вот и еще один в милицейском мундире. Погон его Константин разглядеть не успел, потому что сразу закрыл глаз. Солдатам уже не доверяют, боятся.
Потом из каптерки принесли еще одно одеяло, накрыли его. Согревшись, Константин быстро уснул.
Он не знал, сколько прошло времени – сутки, двое, трое. Казалось, только- только уснул. Открыл глаза – рядом все тот же мент с непроницаемой физиономией, у кровати – стул, на нем пузырьки, баночки и еще что-то. Голова гудит поменьше, тело болит не так сильно. Но теперь щемит желудок.
– Браток, – обратился Константин к соглядатаю, – пожрать бы чего.
– Тамбовский волк тебе браток, – зло отозвался мент. – Не положено.
Константин скосил на него глаза – вроде молодой пацан, ровесник даже, лицо простое, деревенское, сержантские лычки – откуда столько ненависти?
– Заморишь голодом подследственного, начальство по головке не погладит, – тщательно выговаривая слова, сказал Константин.
Подействовало. Вышел куда-то на полминуты. Потом вернулся. Еще через некоторое время дверь палаты распахнулась, показалась тележка с алюминиевыми мисками. Следом за ней – девушка в белом халате.
Пока медсестра занималась больным, милиционер уселся на подоконник. Девушка помогла Константину присесть на подушку, потом взяла алюминиевую миску и стала кормить Панфилова с ложки. Константину показалось, что в своей жизни он не ел ничего вкуснее этого жидкого рассольника.
– Вот так, больной… вот так. Хорошо. Идете на поправку. Как голова?
Он молча кивнул в ответ.
– Вот и слава богу.
После еды она дала ему какие-то таблетки, осмотрела перевязанную руку, но бинты менять не стала.
– А теперь отдыхайте, вам надо побольше спать, больной.
Через пару дней он уже мог двигаться по пустой палате под пристальным взглядом милицейского сержанта. Сначала ходил возле кровати, держась здоровой рукой за спинку. Постепенно начали снимать бинты.
Лечащий врач, лейтенант медицинской службы, сказал Константину, что выздоровление идет успешно и скоро его переведут в другое место. Нетрудно было догадаться, что этим местом станет тюрьма.
Панфилов не ошибся. За ним приехал автозак-«блондинка». Двое конвойных, не слишком обращая внимания на бинты и гипс, тычками в спину затолкали Константина в фургон. Ему пришлось молча снести это унижение, но в памяти осталась еще одна зарубка.
Стоял ясный морозный день. Через маленькое зарешеченное окошко был виден кусочек ослепительно голубого неба, утыканного острыми верхушками елей. Дивный русский лес…
На горячем песке афганской пустыни Дашти-Марго, на мертвых камнях Гиндукуша лес с чистой речкой и мягкой травой на опушке мог только присниться. Это была несбыточная мечта, растворявшаяся в вечности и пространстве. Кстати, и небо там было другое…
Часа через полтора приехали. Панфилов услышал, как снаружи раздался скрип открывающихся стальных ворот, донеслись чьи-то голоса. Еще минута движения – и машина остановилась.
– На выход, – скомандовал один из конвойных.
«Только бы в спину прикладом не толкал, – подумал Константин. – Ребра еще как следует не зажили».
Вслух он ничего не сказал. Спустился вниз следом за конвоиром и зажмурился от яркого солнца, бившего прямо в глаза.
Эх, хорошо сейчас на воле. Снежок поскрипывает под ногами. На рыбалочку бы сейчас. Одеться потеплее, просверлить лунку во льду, забросить снасти, достать пузыpек и хоpошенько согреться изнутри.
Страсть к рыбалке он питал еще с детства. Есть рыбаки, которым зимний промысел не в кайф – холодно, мол, задницу поддувает. Это потому, что они на своей шкуре не испытали, насколько изнурительна летняя жара. У нас слишком мягкое, а то и прохладное лето…
Его размышления прервал грубый оклик и толчок в спину.
– Шевелись!
Константин вошел в невысокое двухэтажное здание, даже не успев разглядеть, что написано на табличке у входа. Но по остро шибанувшему в нос запаху в узком полутемном коридоре сразу же понял, что его привезли в больницу. Все же лучше, чем камера следственного изолятора.
После прохождения некоторых формальностей, связанных с переездом, Константину выдали
