а вернее – на миру и смерть красна.
– Прав я был, прав… – монах словно не расслышал моих слов. – Не человек то был…
– Да что вы?! Человек, самый натуральный. Тот самый тип, из Шереметьево. Да не будь он человеком, как бы вы с ним справились?
– Что ты понимаешь, – отмахнулся он. – Ему сейчас мертвым лежать, а он сбежал, и хоть бы что. Я пусть старый, выносливость не та, сам видишь, но реакция есть. Таких ударов человеку не вынести. Череп – вдрызг. Ну пусть промазал, вскользь задел – час, два оглушенный бы лежал. Проверено…
Я поразился, как взбодрился старый монах, и представил, что за боец был из него лет тридцать-сорок назад!
– А как же насчет непротивления злу? – спросил я неожиданно для себя, хотя спросить хотел совсем о другом. – Не грех ли – вот так?
– Грех не в том, – отец Григорий вздохнул сокрушенно и опять стал только монахом. – Главный грех – гордыня! Возгордился я, похваляться начал… – он опять перекрестился, прошептал что-то неслышно. – А с врагом рода человеческого всяко бороться надо. Когда перстом, а когда и пестом… Пойдем под защиту святых стен. Слышишь, как собаки воют? Чуют…
Страх вновь осенил меня своим крылом, как писали в позапрошлом веке. И ночью я слышал такой же вой. Неужто прав монах? Мистика, абсурд, однако за ним ведь не просто суеверие, а тысячелетний опыт… Очень все может получиться логично. Стоит сделать всего одно допущение. Уверовать, короче говоря, в Бога и в дьявола.
– А это? – отец Григорий указал рукой мне на грудь.
Я опустил глаза. Правый карман был оторван почти напрочь. Тот самый, куда я сунул письмо Аллы. По счастью, оно уцелело. Смятый комок пластика застрял в углу кармана.
– Не сходится, отец. Зачем бы… – я чуть не сказал «дьяволу», но воздержался, – мистическим силам такой пустяк? Вроде все им про меня известно, а ерунду прозевали: мой договор с Марком и что письмо от Аллы получил. Проще простого было с пацаном справиться, а не на двух мужиков бросаться. А письмо ему край нужно. Следил он за нами из кустов, шел по пятам, увидел, как Марк что-то мне передал, и рискнул…
– Пошли, пошли, дома обо всем поговорим, – отец Григорий даже в виду монастыря не чувствовал себя в безопасности.
…К разговору отец Григорий выставил бутылку крепчайшей настойки на целебных травах, сковороду жареных грибов и душистый окорок.
– «Сущим в пути и на брани пост разрешается», а мы такие и есть…
Поначалу он долго излагал классификацию всякого рода нечисти, отнеся нашего знакомца к одной из разновидностей оборотней. Признаться, странен был наш разговор на склоне XXI века, пусть даже приводимые монахом доводы звучали убедительно. В конкретном контексте.
Я же склонялся к материализму. По моей гипотезе, ниточка тянулась к Алле. Работала она в серьезном институте, исследования там велись весьма актуальные, и нет ли здесь промышленного шпионажа? Алла скрывается, это безусловно. Шпионы потеряли след, и я у них последний шанс… Ну и так далее.
– Не рядом получается, не рядом… – отец Григорий сидел напротив, подперев щеку кулаком, в другой руке вертел полупустую чарку, но рассуждал четко. – Начали они с того, что хотели убить тебя прямо по пути из порта. Без предупреждения. Так не делается, если охотятся за информацией. Хотя… Что их интересовало в твоей квартире? Дневники, документы, компьютер? Или Алла там побывала, могла что-то спрятать? Убить тебя, чтобы спокойно обыскать квартиру?
– Опять же, зачем? – теперь мы вдвоем наперебой опровергали свои же гипотезы. – Зная день прилета, они могли все сделать накануне…
– И то. Если время позволяло. Нет ли фактора, как-то ограничившего их по времени?
– Знаете, отче, так можно плести кружева (вологодские, кстати) до бесконечности. Информации исходной по-прежнему – ноль, а посему все наши построения – тьфу…
Отец Григорий налил еще по одной.
– А вдруг это биоробот? Высшего класса, из новых? Я таких не видел, но могли же где-то сделать?
Вспомнив звук, с которым сапог монаха входил в тело врага, я передернул плечами.
Отец Григорий потряс бородой рассерженно:
– Будто я совсем дурак! Чувствую я, нутром чувствую, понимаешь? А, где уж тебе…
– Ну а чего ж он руками меня стал душить, а?
Где-то вдали опять завыли собаки.
– Вот! – поднял палец монах. – И ты еще споришь! Истинно говорю: оборотень!
После третьей чарки отец Григорий, расчувствовавшись, вдруг начал рассказывать, как в 2009 году он закончил Владимирское воздушно-гренадерское училище, потом Академию войск ООН в Монреале и дальше двадцать лет не вылезал из самых поганых заварушек на планете, командовал батальонами, полками и бригадами и даже некоторое время исполнял обязанности генерал-губернатора одной скороспелой империи в теплых краях.
– Вот уж мерзость! Твердой земли всего полторы тысячи квадратных миль из полумиллиона, остальное – малярийные болота и мангры, а сверху летит вулканический пепел. И больше – ни-че-го! Империя! Однако крови и там пролилось… – он сокрушенно махнул рукой.
Попутно отец Григорий инструктировал меня о правилах поведения в джунглях просто и джунглях мангровых, а также в лесостепи и саваннах, коснулся тактики городских партизан, рассуждал о преимуществах тех или иных способов рукопашного боя, порываясь то и дело перейти к практическим занятиям, посвятил в тонкости обычаев «тигров ислама» в сравнении с «внуками Монтесумы» и «белыми призраками Ньянмы», и даже объяснил, насколько и почему патагонские сепаратисты свирепее тибетских панбуддистов.
Все это было крайне поучительно и интересно. Мне даже пришло в голову, что неплохо бы по наступлении более спокойных времен подвигнуть батюшку на изготовление остросюжетных мемуаров. Под псевдонимом, естественно, и при моем соавторстве. Время от времени отец Григорий поднимал свою чарку с дежурным тостом:
– Повторим, сказал почтмейстер, наливая по шашнадцатой… – но пил совсем мало.
Потом, твердой походкой подойдя к сейфу, порылся в его недрах и вернулся с потертой и поцарапанной офицерской сумкой.
– Что б мы с тобой сейчас ни нарешали, а подраться тебе придется. Хочу подарок сделать. Берег как память… о греховной жизни своей.
Он протянул мне массивный синевато-черный пистолет с пластинами пожелтевшей слоновой кости на рукоятке. Еще прошлого века, по-моему.
– Красавец! «штейер-Г», калибр девять миллиметров, магазин – восемнадцать патронов. А бой… – в голосе монаха прозвучала мечтательная грусть. Он покачал пистолет на ладони, вскинул на уровень глаз. Рука совершенно не дрожала.
– Опять грех, прости Господи. Ну, отмолю как-нибудь. Возьми, пригодится. Пользоваться-то умеешь?
