очередями один из «гвардейцев кардинала», так я условно назвал прибывших для захвата базы бойцов.
Как положено, прячась за дерево и осторожно выставив ствол с правой его стороны.
«Ну-ка, ну-ка», – подумал я, прикидывая дальнейшие действия и за стрелка, и за его противников.
Все вышло точно так, как я и ожидал. Отстреляв полмагазина, боец решил сменить огневую позицию, что в принципе было правильно, и, привстав, стремительно метнулся вправо же, к следующему укрытию. И не добежал. На втором шаге точно посланная пуля опрокинула его на спину, и он упал навзничь, разбросав руки. Живые так не падают.
А чего же еще он хотел? Любому, хоть поверхностно знакомому с тактикой, известно, что в девяноста процентах случаев слабо подготовленный солдат уходит вправо от укрытия, в сторону своего оружия. Инстинктивно. Где опытный стрелок его и перехватывает точно посланной пулей.
– Похоже, ребята, больше здесь ловить нечего, – бросил я сквозь зубы неизвестно откуда появившемуся рядом Кириллову. Шальные пули то и дело просвистывали поверху, но кто-то ведь мог невзначай и снизить прицел. Я бы мог сейчас в два касания повышибать обоим моим сопровождающим шейные позвонки, только вот команды такой мне не поступало. Игра развивалась по каким-то другим правилам, и стоило посмотреть, куда все повернется.
– Не знаю, чекисты вы или честные бандиты, но шума подняли многовато. Пожалуй, и на Красной площади скоро будет слышно…
– Почему скоро? – не понял моего юмора Станислав. Точно – англичанин.
– Пока звук долетит…
Бой принимал позиционный характер.
И, значит, был проигран, потому что подняться теперь в решительную контратаку людям Кириллова было куда как труднее, чем сгоряча, первым броском прорваться сквозь еще не организованный заградительный огонь.
Да и потеряли они уже едва ли не половину своего первоначального состава.
Над крышей дома взлетела ярко-зеленая осветительная ракета, оснащенная парашютиком, повисла как раз над серединой переулка, высветив черные, отбрасывающие резкие тени фигуры «чекистов», и судорожно перемещающиеся вдоль проломленного в нескольких местах и все равно непреодолимого забора, и уже навсегда неподвижные.
– Смываться надо, – повторил я свое предложение. Трескотня стояла такая, что приходилось почти кричать. Давно я такой славной пальбы не слышал. – Давайте сигнал на отход, и делаем ноги. А можно и без сигнала, шансов больше. Ну…
И сам первый оттолкнулся от поверху твердой, но под тонкой ледяной корочкой по-прежнему мокрой и липкой земли.
До машины мы добежали без потерь. Я не исключал, что через приборы ночного видения нас давно рассмотрели и опознали, оттого и идут, посвистывая, пули, хоть и чуточку, но все же поверх голов.
Через забор перелетели и с тусклой оранжевой вспышкой лопнули две гранаты. Кто-то истошно, захлебываясь, заорал и смолк. «В живот», – привычно определил я. И похоже, аорту перебило, если в кишки – кричат дольше и по-другому…
– Да мать твою! – заорал я, с размаху залепил Кириллову затрещину, потому что он, свалившись в кювет, никак не мог заставить себя выпрямиться под огнем, чтобы запрыгнуть на высокую подножку автомобиля. – Не хотите уходить, дело ваше, тогда хоть пушку дайте, помирать тут с вами… Сам поеду! – и рванул застежку его кобуры. Удивительно, но он так до сих пор и не вытащил свой «наган».
Мне показалось (нет, не показалось, конечно, просто слишком это было неожиданно), что прямо возле уха раздался крик (но шепотом, так что и в шаге уже не услышать) Шульгина:
– Игорь, лежать!
Не раздумывая, рефлекторно я ткнулся лбом в грязь. И тут же за спиной что-то дважды оглушительно громыхнуло. Краем глаза я увидел слепящую вспышку и услышал сдавленный вскрик одного из моих «партнеров», кажется, как раз Кириллова.
Опять прошелестел неизвестно откуда исходящий голос Шульгина:
– А вот теперь хватай их в охапку, и деру. Переулочками в Сокольники. Здесь сейчас совсем жарко будет…
Я машинально оглянулся, но никого, конечно, не увидел. Оставалось выполнять приказ.
Глава 14
С места, в два рывка, разбрасывая узкими колесами грязь, «Рено» кое-как тронулся. Завывая мотором, который своими характеристиками несколько отличался в лучшую сторону от тех, что ставили на такие вот машинки их строители в далекой Франции, и, вихляясь по разъезженным ломовыми извозчиками колеям, скорее пополз, чем понесся в спасительную темноту.
На заднем сиденье стонал и ругался сквозь зубы Станислав. Ругался по-английски, явно непроизвольно, пребывая в шоке. Чем-то здорово его шандарахнуло. Вадим лежал молча, и неизвестно, жив он пока или уже нет.
Навалившись грудью на руль, чтобы хоть как-то видеть дорогу, я заметил метнувшуюся с обочины фигуру слишком поздно. Иначе выстрелил бы из зажатого в левой руке «нагана» через откинутый клапан дверцы. А тут я только успел вывернуть вбок ствол и узнал свою «крестницу» Людмилу.
Тормозить не было нужды, скорость у меня не превосходила обычную для не очень резвых извозчиков.
– На подножку прыгай…
Машина качнулась и просела. Килограммов семьдесят в дамочке есть, да еще на «V квадрат пополам» умножить. В руке у нее тоже был зажат пистолет, и оказался он в опасной близости от моей головы.
Рукояткой «нагана» я ткнул ей в основание большого пальца, пистолет плюхнулся мне на колени, соскользнул на пол. Людмила вскрикнула.
– Терпи, бля… – прошипел я сквозь зубы, чтобы не выходить из образа человека мстительного и грубого, и тут же проявил заботу: – Двумя руками держись, удобней будет, а то улетишь на…
Мы проносились со скоростью километров тридцать в час по глухим марьинорощинским переулкам, и я замечал выглядывающих в окна и калитки, даже выбежавших на крылечки и тротуары любопытных аборигенов. Говорят, тут постреливают частенько, бандиты друг в друга и в милицию и наоборот, но такого салюта здесь наверняка не слыхали со времен празднования трехсотлетия Дома Романовых. Или с октябрьских боев семнадцатого года.
В ближайшие пятнадцать-двадцать минут можно ждать, что появятся поднятые по тревоге опергруппы настоящего ГПУ, а то и регулярные части гарнизона.
Если только взволнует сейчас кого-нибудь еще один очаг беспорядков в охваченном смутой городе.
Впрочем, не мое это дело, я здесь человек посторонний. А вот тот, в которого я выстрелил, меня беспокоил.
