мире, в точности равен прошедшему здесь, а иногда разнос огромный. Вот в последний раз… Мы с Ириной постранствовали у вас четыре месяца, потом встретили тебя, плыли еще две недели, а здесь прошло семь месяцев. Мало, что ребята испереживались, так еще и заговор успел созреть, а весьма высокопоставленные и информированные люди, что были у меня на связи, не знали, кому сообщить о готовящемся перевороте. Вот и пришлось посуетиться, понервничать… – Новиков сокрушенно покачал головой. – Если бы вовремя вернуться, можно было очень малой кровью обойтись, а то вот…
Теперь мне последние события стали понятнее. А то я все удивлялся, насколько грубо и непрофессионально проводились кое-какие мероприятия.
Но пока меня интересовало не это. В конце концов, заботы здешнего мира не так чтобы уж очень меня касаются. Но из слов Андрея следовало, что вернуться домой нам с Аллой не только можно, но как бы и очень легко. Об этом я и спросил Новикова.
– В общем-то, так. Вернуться, наверное, можно, если наши расчеты адекватны. Мы тут с Олегом прикинули. Примерно через три месяца проход должен открыться в Северной Атлантике, в вычисленной точке между Англией и Норвегией… – и тут в его тоне я услышал такое большое «но», что не на шутку встревожился. О чем и спросил.
– Катера помнишь? – ответил мне Андрей.
– Еще бы не помнить…
– Так катера были немецкие, как мы определили, и предвоенного выпуска. Принадлежали Кригсмарине тогдашней гитлеровской Германии…
Я не сразу понял, о какой войне он говорит, и лишь позже догадался, что имеется в виду бывшая здесь через пятнадцать лет после нынешнего момента и не состоявшаяся у нас Вторая мировая.
– И какой в таком случае вариант просматривается? – это спросил уже Шульгин, до сей поры не вступавший в разговор.
Они проверяют меня на сообразительность, что ли? Ну, пожалуйста, отвечу, что думаю.
– Не выходит ли, что мы сначала вывалились в какой-нибудь из годов той вашей войны, а уже потом проскочили в этот? Тогда, значит, в вычисленной вами точке существуют сразу две зоны перехода?
Сказал и почувствовал, что чего-то не улавливаю.
– Если бы так, это еще полбеды, – сказал Андрей. – Тут нечто более сложное и странное. Мы ведь в каком сейчас году пребываем? Правильно, в двадцать четвертом. Но, прошу заметить, если мы здесь и сейчас, то каким образом могла случиться та Вторая мировая? Мы же собираемся ее предотвратить, и судя по тому, что уже сделали, ей, той, что была, теперь взяться неоткуда…
Наверное, они после возвращения Новикова уже не раз обсуждали друг с другом случившийся парадокс.
– Может быть, так, что вы с Игорем оказались в точке сопряжения трех реальностей, – сказал Шульгин. – И вы сколько-то, день, или час, или даже те самые три месяца, которые «потерялись», прожили в нашей Настоящей Реальности… А уже потом выскочили сюда.
– А могли и не выскочить, так? Навсегда остались бы в реальности № 1, то есть нашей подлинной? В которую Артур дороги так и не нашел?
– Об этом судить трудно. Если уж Олег не сумел рассчитать вероятность стыковки трех реальностей, да еще со странным ступенчатым временным разрывом. Можно допустить, что война там была, но не мировая, а так, локальная, вроде фолклендской. И что вы были совсем не в той точке, а в любой другой… Ты же только по климату ориентируешься, обсервации сделать так и не сумел, а когда тучи рассеялись, оказался уже у нас…
Из всей последовавшей далее дискуссии я понял только одно – понятия о физическом смысле явления не имеет никто, но при попытке воспользоваться ранее вычисленной точкой перехода вполне можно угодить куда угодно, кроме нужного места, времени и реальности. И такую попытку до полного выяснения всех обстоятельств никто предпринимать не станет.
Однако и здесь я не угадал.
– Для момента, когда рациональная наука бессильна, имеется выбор, – кривя лицо в очень нетрезвой улыбке, провозгласил со своего дивана профессор Удолин.
Я, честно говоря, успел почти забыть об этом персонаже. Вернее – не принимал его всерьез, посчитав старым пьяницей и забыв, что ни Андрей Дмитриевич, ни Александр Иванович никогда ничего зря не делали. И если этого колоритного дедушку сюда зачем-то привели, то рано или поздно он свое слово сказать был должен. В полном соответствии с режиссерской теорией А.П. Чехова.
– Дорогу в интересный вам мир можно искать не только по прямой. Можно пойти и вокруг… – сказал профессор, выпрямился и сел на диване. – Естественно, через иные измерения. – Он уткнул палец в висевшую на стене карту мира. Здешнего мира, подчеркну еще раз. И 1980 года издания. «Москва. ГУГК СССР». Мне эту карту интересно было рассматривать еще в новозеландском форте. Слишком много там непривычных границ и неизвестных стран.
– Вот так, – Удолин черкнул ногтем от Одессы до Вены через Карпаты и Венгерскую низменность, – идти, особенно если пешком, долго, нудно, и дойдешь ли еще, неизвестно. А вот так, – он изобразил над картой баллистическую траекторию от Вены обратно к Одессе, – очень легко и быстро. Практически мгновенно. В чем суть? – обратил он ко мне взгляд экзаменатора.
– Естественно, воздушный транспорт удобнее пешего хождения, – ответил я.
– Правильно, но глупо, – удовлетворенно сказал профессор. – Суть совершенно не в этом, а… – он еще посмотрел на меня, давая мне шанс реабилитироваться, а потом заключил: – Неужели не увидели? Я же вышел из плоскости двух измерений. Поняли? Из двух – в третье. А теперь попробуем из трех – в четвертое. А?
В моем нынешнем состоянии эта идея была ничем не хуже и не лучше всех прочих. Хотя я по-прежнему не понимал, каким образом возможно выйти в какое-то еще измерение, внешнее по отношению к внепространственным. Впрочем, я и о куда более примитивной хроногации имел крайне смутное представление, куда уж со всем прочим. А они тут, как выяснилось, давно и свободно между временами и реальностями маневрируют. Откуда мне знать, может, этот пьющий старец самым главным теоретиком и является, а господа офицеры так, у него на подхвате.
Однако тут же и выяснилось, что если Константин Васильевич и теоретик, так совершенно в другой области, поскольку он начал густо пересыпать свою речь терминами дзен-буддизма и прочих оккультных наук, стремясь просветить именно меня (поскольку всем остальным, похоже, он свои воззрения изложил гораздо раньше).
Смысл последующего разговора сводился к тому, что имеется план – используя его, Новикова, с Шульгиным и отчего-то вдруг мои (интересно, какие?) способности, отыскать и, если так можно выразиться, картографировать все наличествующие на Земле точки межмировых пробоев. То есть в идеале получить функционирующую с четкостью и надежностью довоенных германских железных дорог транспортную систему, связывающую три, а возможно, и гораздо большее количество реальностей.
Смелый и масштабный замысел, ничего не скажешь.
– Ну и как же это должно выглядеть на практике? – поинтересовался я, заранее согласившись ничему не удивляться и воспринимать как должное даже самые абсурдные, на мой взгляд, идеи. Тем более что за последние месяцы сфера абсурдного для меня значительно съежилась.
– Если отвлечься от сложностей практической реализации, проблему я представляю в следующем виде… – сообщил Удолин лекторским (или менторским?) тоном.
И хоть посылка его по-прежнему не казалась мне слишком убедительной, особенно в части, касающейся непосредственно моего участия в проекте, я возражать не
