замке, и в довольно приличном ресторанчике, где бесплатно подавались обильные и вкусные завтраки, обеды и ужины для тех примерно полутора сотен местных жителей, которые не имели жен, а также и семейным парам, не желавшим затрудняться кухонными заботами.
Вообще образ жизни здесь весьма напоминал таковой в земных поселениях на кислородных планетах, на том же Крюгере, к примеру. И точно так же, как там, здесь совершенно не было детей. Тоже особенность «монастырского устава»?
На все мои вопросы Алла отвечала, что хочет наконец почувствовать себя нормальной женщиной, имеющей собственный дом и ведущей свое хозяйство, а не вечной постоялицей отелей. В принципе желание понятное, все три с половиной года нашей связи мы просуществовали именно в режиме навещающих друг друга любовников, что, в общем, меня устраивало. Алла в роли жены внушала некоторые опасения.
Но дом получился миленький. Примиряло меня с этим образцовым жилищем только то, что свою комнату в мезонине я оборудовал в соответствии с собственными военно- полевыми вкусами и отстоял право ее экстерриториальности.
Андрей и чаще Шульгин, ставший как бы моим наставником, иногда забегали на полчаса поинтересоваться, как идет процесс адаптации, переброситься несколькими не имеющими особого значения фразами, посоветовать, чем еще можно здесь занять досуг, ну, выпить по рюмочке-другой, то есть вели себя как радушные хозяева, не желающие напрягать случайно заехавших провинциальных родственников чрезмерным вниманием.
Александр Иванович, проявляя заботу, предложил мне выбрать оружие по вкусу, потому что хоть и нет здесь особо опасных хищников, но береженого Бог бережет, и болтаться по горам без ничего не слишком разумно. Свой «штейер» я особо не афишировал, предпочитал считаться безоружным. Вот и привел он меня в хранилище, не уступавшее своим ассортиментом магазину «Говард и Клайд» в Сан-Франциско.
Только там я стоял по внешнюю сторону прилавка, а здесь оказался внутри.
Длинные сводчатые подвалы без окон, напоминающие залы Петроградского артиллерийского музея, освещенные газовыми лампами, уходили, казалось, в бесконечность, уставленные с двух сторон шкафами, витринами, стеллажами.
Не буду описывать сотни и тысячи сортов и видов автоматического, полуавтоматического и совсем не автоматического оружия, винтовок, карабинов, автоматов, пистолет- пулеметов, пистолетов просто, револьверов, ружей, штуцеров и еще очень и очень разных моделей смертоубийственных изделий, заполняющих милитаристское Эльдорадо. Ходить по этому складу-музею можно было целый день, а изучить его ассортимент не хватило бы и недели.
И сам загадочно-иронический Александр Иванович среди этих бесценных сокровищ человеческого гения чудесным образом преображался. Он, словно рачительный садовник, брал эти смертоносные устройства в руки, ласково их поглаживал, неуловимым движением передергивал затворы, вскидывал экспонаты к плечу, и видно было, что именно здесь пребывает его сердце, а отнюдь не в горных высотах мировой политики.
В результате я выбрал для себя легкий и прикладистый карабин «винчестер» калибра 45 АПК с подствольным магазином на десять патронов, пятизарядный помповый дробовик для Аллы, больше похожий на изящную игрушку, но могущий стрелять не только дробью и картечью, но и весьма мощными полуоболочечными активно-реактивными пулями, что приближало его по огневому эффекту к самым солидным штуцерам, и еще два короткоствольных семизарядных револьвера 38 калибра на всякий случай. Со всей подобающей амуницией и несколькими коробками патронов.
Один из моих учителей боевых искусств говорил, что только отсутствие при себе огнестрельного оружия позволяет полностью собраться для отражения агрессии. После длительных размышлений я развил эту формулу. Дай понять врагу всем своим поведением, что у тебя нет оружия и ты полагаешься только на свои способности в карате, тэквондо и прочих изысках, заставь даже себя самого на миг забыть, для убедительности, о наличии в кармане или под ремнем «ствола», а в критический момент вместо какого-нибудь эффектного «хидари гедан маэ гири» выхвати то, о чем любил говорить полковник Кольт в плане социальной справедливости, и влепи сопернику пару пуль в лоб или колено со скоростью, намного превосходящей самый быстрый «темп».
Как это делали герои с большим удовольствием просмотренного нами с Аллой фильма «Великолепная семерка».
Тогда и наступит «момент истины».
Кроме того, мы полностью экипировались в соответствии с модой и климатическими условиями. Одежда здесь в принципе походила на нашу, но имела и некоторые существенные отличия. Например, у нас никто понятия не имел о жестких брюках из грубой синей ткани, простроченных цветными нитками и украшенных многочисленными бронзовыми заклепками, ботинках до середины голени на подошвах толщиной в три пальца и закрепляемых не шнурками, а «липучками», кожаных куртках по пояс, подбитых натуральным мехом животных. Здесь тоже чувствовалось отклонение мировых линий, пусть в таких мелочах, но повлиявшее на эстетические вкусы аборигенов. Но то, что подобная одежда удобна и создает некий архаично-мужественный облик ее носителя, не вызывало сомнений. Причем она одинаково подходила и мужчинам, и женщинам.
…Ловко вращая колесо руля, я вывел автомобильчик на край плато и остановился в идеальном для наших целей месте. В незапамятные времена с окружающих плато гор скатились три валуна в десятки тонн каждый и образовали на берегу укромную, со всех сторон закрытую площадку. О древности этого загончика свидетельствовали заросли похожих на плющ лиан.
Я выключил зажигание, мотор пару раз чихнул, что-то у него внутри последний раз провернулось, и он затих. Нас охватил первобытный покой нетронутой со времен раннего кайнозоя природы. Только далекий гул и грохот волн, набегающих на прибрежные рифы, не то чтобы нарушали, но несколько разнообразили эту тишину.
Наверное, не меньше минуты я сидел молча, оставив руки лежать на руле, и вслушивался в собственные ощущения, в окружающие звуки, в том числе и в тихое потрескивание, раздающееся из-под плоского капота автомобиля. Алла на соседнем сиденье тоже молчала.
– Так что мы теперь будем делать? – спросила она наконец.
– В смысле – сейчас или – вообще? – откликнулся я. Умеет моя подруга задавать вопросы исторического значения. На узком заднем сиденье у меня лежала свернутая палатка, надувные матрасы, туго скрученный рулон зеленого брезента и прочее необходимое путешественникам снаряжение, походный мешок с продовольствием, в том числе и с подготовленной для немедленного поджаривания на вертеле бараниной.
Шашлык не шашлык, но что-то хорошее сделать из нее было можно.
– Начинай собирать подходящие дрова, женщина, – сказал я, – остальное доверь опытному мужчине.
На всякий случай я осмотрел в бинокль окрестности по всем представляющим хотя бы гипотетическую опасность азимутам. Таковой быть не могло по определению, но уж очень меня взволновала тоже не укладывающаяся в рамки допустимого атака неизвестных торпедных катеров посередине открытого океана. Мы теперь, сказал я себе, живем вне общепринятых норм, и лучше перебдеть, чем недобдеть.
Алла вернулась из ближней рощицы, притащив солидную охапку высохших и естественным путем опавших буковых сучьев. Для начала неплохо, но мне все же пришлось пойти туда самому и принести пару действительно толстых бревен, которые смогут гореть и создавать нужный жар хоть до утра. Возвращаться сегодня в форт я не собирался.
С помощью небольшой бензопилы (еще одно полезное изобретение предков, которым меня научил пользоваться тот же Шульгин) я нарезал два десятка аккуратных, подходящих к размеру сложенного мною очага поленьев. Разжег костер, расставил и разложил на брезенте