чином. Когда корнет или поручик подает рапорт с просьбой о разрешении жениться, тщательно изучает досье невесты, знакомится с ее родителями (если не знал их раньше), перед тем как ответить «да» или «нет».
Крестный отец почти каждого родившегося в полку младенца. Не брезгует на Пасху расцеловаться с последнейшим из новобранцев.
Если сочтет нужным – не побоится перед царем заступиться за своего подчиненного. Но и службу спросит до донышка, а придется – сам осудит и сам отправит на каторгу.
И ведь что самое удивительное с точки зрения европейских демократий – именно такого «отца- командира» любят и за него на смерть пойдут, а не за патлатого интеллигента «со взором горящим», который возбужденно призывает к «свободе, равенству, братству» вкупе со «всеобщим, равным, тайным и прямым голосованием».
Если обратиться к мирной жизни – таков же образ идеального помещика, знаменитого Костанжогло, которого вознамерился воплотить Н.В. Гоголь во второй книге «Мертвых душ». Да вот беда, воображения и знания реальной жизни не хватило. А чего здесь сложного? Рачительного крестьянина – приласкай. На легкий оброк отпусти, где тот сможет, при наличии разворотливости и таланта, миллионером стать. Сколько их было! Елисеевы знаменитые, Морозовы. Живи, богатей, открывай магазины и фабрики, кто же мешает? Хозяину только в радость.
А ежели слаб умом и духом – оставайся в деревне. Работай, земельку паши. Не уродит земелька – община поможет или барин рупь с полтиной на прокорм детишек от щедрот подаст.
Запьянствуешь – не взыщи, батога – тоже воспитательное средство.
Само собой разумеется, ничего подобного в своей державе Олег Константинович в прямой постановке вопроса возрождать не собирался, все ж таки далеко политическая мысль шагнула после тысяча восемьсот шестьдесят первого года[31]. Однако постулат о том, что люди изначально не равны по огромному числу параметров, и равны быть не могут, считал верным абсолютно. И что всеобщее избирательное право нонсенс – тоже был уверен. Нет, на самом деле, господа, никому же в голову не приходит, что членов университетского ученого совета и академиков должны выбирать равноправно пятнадцать профессоров и двести истопников и дворников. Хотя и служат те и другие в одном заведении не один десяток лет, и каждый по-своему талантлив. Вот именно – по-своему.
Однако ректора истопникам выбирать не дозволяется, а главу государства – пожалуйста! Нонсенс!
Отчего так и восхитил его проект Ляхова – Бубнова насчет гарантированного способа отбора государственной элиты. Уж очень здорово это ложилось на его исконные идеи и замыслы.
Последние несколько кварталов до Кремлевских ворот князю даже слегка пришлось пожалеть о своей демократической привычке. И его автомобиль, и его самого мгновенно узнавали многочисленные прохожие. Офицеры отдавали честь, рядовые и юнкера становились «во фронт», штатская публика тоже всеми доступными способами пыталась изобразить уважение и почтение к высочайшей особе.
Несомненно, это было приятно, поскольку никаким образом заранее не организованные проявления народных чувств следует считать искренними.
Благополучно миновав Никольские ворота, Олег Константинович остановил «Руссо-Балт» у Красного крыльца, бросил кожаные перчатки и фуражку на сиденье, быстрым шагом поднялся по лестнице мимо двух постов дворцовых гренадер в свой кабинет.
Думалось, что просто так, на минуточку, чтобы проверить почту и записать в дневник некоторые из пришедших в голову мыслей. Однако адъютант, не имевший права потревожить князя на отдыхе, тут же подал ему массивный бювар, в котором содержалась телеграмма на бланке премьер-министра. Со всеми подобающими протоколу формулировками господин Каверзнев приглашал Местоблюстителя принять участие в экстренном заседании Государственного Совета, имеющем быть завтра в девятнадцать часов в Таврическом дворце. Повестка дня будет сообщена непосредственно на заседании.
Олег Константинович едва только успел рассеянно кивнуть дежурному капитану, соображая, что же там у них в Питере вдруг случилось, как зазвонил телефонный аппарат на отдельном столике. Тот самый, прямой государственной связи.
– Переключите, – указал князь движением подбородка и прошел к себе.
Премьер-министр говорил крайне вежливо и любезно, совершенно как старый приятель, озабоченный возникшими независимо от воли высоких договаривающихся сторон проблемами.
Князь охотно такую форму общения поддержал. Оно и в принципе полезно – дружить со всеми, кто изъявляет к этому желание, но даже если чувствуется в поведении партнера некая неискренность, так лучше дать ему свободу действий. А самому до последней крайности оставаться в белом фраке.
– Владимир Дмитриевич, – своим мягким, обволакивающим баритоном отвечал на дежурные любезности князь, – разумеется, я прибуду, а ваше предложение найти время и до начала заседания поговорить наедине мне льстит чрезвычайно.
Мне, простите, моментами кажется, что и ваши и мои подлинные чувства и намерения кем-то злокозненно искажаются. Особенно если почитать выходящие в Петрограде газеты. Это же я прямо не знаю, как и назвать.
Свобода слова, разумеется, однако если вам регулярно докладывают экспозе только из этого ряда – это даже непорядочно. Я и сам бы, наверное, очень быстро вышел из себя. А вам ведь куда труднее, исходя из вашего положения публичного политика.
Так что непременно нам нужно встретиться и поговорить «антр ну»[32] . Очень много сомнений можно снять.
– Так ведь и я о том же, уважаемый Олег Константинович! («А титула, подлец, не назвал», – подумал князь.) Я уверен, что нас намеренно ссорят. Такова жизнь, увы. Так я вас жду и встречу прямо на вокзале. Со всеми положенными протоколом почестями. Вы когда выезжаете?
– Вот прямо вечером и выеду. Я на подъем легкий. Литерным поездом. Когда пройдем Бологое, вам, несомненно, сообщат с дистанции о точном времени прибытия в Питер, на Николаевский вокзал.
Здесь следует несколько приподнять завесу тайны над интригой, почти уже целый год разыгрываемой двумя могущественнейшими персонами государства Российского.
Тот разговор, что только что прозвучал, пусть и по защищенной специальной связи, вполне мог быть
