побывавшие за «последним пределом». Те с каким-то болезненным удовольствием фиксировали внимание «салаг» на таких подробностях, что и в натуре не было.
А черт его знает, может, и это на пользу.
Максим тогда не стал вдаваться. Летят – и ладно. Оружие на боевом взводе – хорошо. А уж что произойдет на земле, если опять придется встретиться с неведомым – тогда и думать будем. Если до боя себя терзать мыслями: а чем он закончится лично для тебя – так лучше заранее стреляться или в бега подаваться.
Впрочем, о сражениях с ордами покойников речь пока не шла. Вряд ли у них здесь имелась хоть какая- то организация, хотя вообразить подобное было бы интересно.
Загробный мир, возглавляемый неким аналогом бога-царя Плутона и его жены Прозерпины. Это было бы даже логично, не зря же абсолютно у каждого народа, независимо от степени его цивилизованности, существовали подобные легенды или даже стройные, глубоко проработанные идеологические системы. Некоторые – очень даже симпатичные, как, например, у древних славян или скандинавов. Или, напротив, беспросветно мрачные, как у греков с их Аидом, и, наконец, бесконечно чуждые разуму и чувствам европейцев воззрения тибетских лам и южноамериканских индейцев.
Но все равно были.
Не просто же на пустом месте родились такие представления? Отчего не допустить, что на протяжении тысячелетий какие-никакие контакты между соприкасающимися мирами имели место, люди проникали туда, покойники, в свою очередь, ухитрялись вернуться сюда неизвестным способом и с непонятными целями.
Задачей нынешнего рейда были поиски Ляхова и Тарханова со спутниками. По основной легенде. Чекменев, безусловно, преследовал и еще какие-то цели, да и странно было бы, если б нет. Человек государственный непременно должен был искать в каждом новом открытии государственный же интерес. А уж с таким открытием за последние полтысячи лет и сравнить нечего.
Так и что в результате?
Летали-летали широкими галсами, почти на полный радиус действия самолетов, то есть часов шесть в один конец, прошли даже и над Черным морем, пока не показались вдали рыжие анатолийские берега. Локаторы Маштакова с высоты полета доставали прямым лучом еще километров на двести дальше, но ничего, хоть отдаленно напоминающего по характеру сигналы, могущие исходить от человеческого мозга (примерно такие, как записывались при последних экспериментах), обнаружить не удалось.
Кое-что приборы, конечно, ловили, но все это напоминало отдаленные грозовые разряды или просто фоновые помехи.
Обойдя по широкой дуге южное побережье моря, полюбовавшись в оптику на горловину Босфора, которая здесь и теперь была полностью открыта, и можно было хоть завтра приступать к воплощению вековой мечты российской геополитики – оккупации Царьграда. Только вот это как раз было Максиму совершенно неинтересно.
На обратном пути, в виду больших городов – Варны, Одессы, Екатеринослава, Харькова, Орла – снижались моментами до бреющего полета. Исключительно, чтобы осмотреть близлежащие кладбища, как понял Максим. А что еще смотреть здесь, в пустом и унылом мире?
Чекменев, разумеется, мыслил примитивно. Раз были покойники, так, значит, главное их место – кладбище. А вот и нет. Это Максим потом уже осмыслил, а до этого просто интуитивно ощущал. Какого, извиняюсь, им делать в местах собственного вечного упокоения? Раз уж они жаждали «энергии» и тянулись к попавшим в их поле «зрения» живым людям, то при их отсутствии чего ловить? Нечего. Да и в могилах им, то есть тем, с которыми пришлось встретиться, тоже делать нечего.
Поскольку Бубнов уже давно сообразил, что если «загробная жизнь» начинается именно с момента биологической (а для кого-то, возможно, и клинической) смерти, то и могилы здесь, соответственно, должны быть пустыми. Памятники стоят, как чисто архитектурное изделие, под ними же – никого.
А по «параллельной» земле бродят или даже и не бродят, а занимаются чем-то другим, то ли вправду покойники, то ли существа, которые следует называть как-то иначе. Артефакты, фантомы или вообще «неопознанные псевдобиологические объекты».
Короче, тайна сия велика есть, и за пару суток ее не разрешить. Тут впору создавать специальный научно-исследовательский институт. Или – «не научно».
Зато невыносимо горько было, что друзей так и не нашли. И следовало, трезво размышляя, признать, что и впредь не удастся. Если даже они и живы, то так и останутся там, где оказались, а если вдруг и вернутся, то с тем же успехом и через год, и через десять, а то и сто лет. В общем, на войне как на войне.
Полковник такой-то не вернулся с задания и признан без вести пропавшим с сохранением оклада жалованья вплоть до истечения определенного законом срока, когда безвестно отсутствующий начинает считаться безусловно погибшим. Тоже со всеми вытекающими…
Но для успокоения совести и чтобы не упустить самого последнего шанса, по всему маршруту, через каждые сто километров, сбрасывали на парашютах портативные светорадиомаяки, излучающие мощный, практически всеволновой радиосигнал, который возьмет любой приемник, от автомобильного до армейского, километров на двести. Так что все они работали с двойным перекрытием. А еще по ночам с получасовыми интервалами выдавали по три серии длинных и коротких вспышек, соответственно через две, четыре, шесть секунд.
Что-то на коде разведчиков это значило, но Максим не вникал. Главное, что в мертвом, допотопно темном мире этот сигнал должен быть заметным не меньше чем километров на двадцать, а если с отражением на облака, так и дальше. Батарей в маяках хватит как минимум на полгода. И еще в каждом были оставлены записки.
Пожалуй, это все, что можно сделать для друзей, если они еще существуют где-то поблизости. Так сбрасывают последний контейнер десанту, с которым потеряна связь. И переходят к текущими делам.
Проскользнув в разделяющий миры проем пространства-времени, «Святогоры» приземлились на аэродроме, где их не встретил никто, кроме обычной команды обслуживания.
– А ты что же, думал, их высочество будет целый день здесь сидеть, с нетерпением ожидая нашего возвращения? – желчно поинтересовался Чекменев, когда Максим осторожно выразил некоторое недоумение по этому поводу. – Запомни, господин подполковник, на будущее: то, что лично тебе кажется
