грез… — Его трубка задымила. Да не увижу я больше такого горя… Ведь его научили верить, что он свободен.
Все затихало. Шарлеман клонился к закату, восток уже начал темнеть.
Наконец Барбро спросила:
— Вы узнали, почему?..
— Почему детей уводят и растят такими? Отчасти потому, что это стереотип, по которому созданы Живущие; отчасти, чтобы изучать и экспериментировать на людях — на умах, не на телах; отчасти потому, что у людей есть особые свойства, которые полезны, — к примеру, способность переносить полный дневной свет.
— Но в чем конечная цель всего этого?…
Шерринфорд ходил взад и вперед по комнате.
— Ну, — сказал он, — разумеется, истинные мотивы аборигенов не ясны. Можно только догадываться, как они мыслят, не говоря о том, как они чувствуют… Но наши идеи все же вписываются в факты. Почему они прячутся от людей? Подозреваю, что они или скорее их предки — они ведь не эльфы, теперь мы знаем — поначалу были просто осторожнее земных туземцев, хотя, без сомнения, и они тоже медленно привыкали к чужим. Наблюдение, подслушивание мыслей. Живущие Роланда, должно быть, поняли, насколько люди отличны от них и насколько они могущественнее, они поняли, что корабли будут все прибывать и приносить новых колонистов. Им не пришло в голову, что они сохранят свои земли. Возможно, они еще яростнее привержены своим родным местам, чем мы. Они решили сражаться, но на свой лад. Смею думать, что как только мы начнем проникать в это мышление, наша психология переживет шок гигантского открытия.
Энтузиазм захватил его:
— Однако это не единственное, что мы узнаем, — продолжал он. — У них должна быть своя наука, наука негуманоидов, рожденная не на Земле… Ведь они изучили нас так глубоко, как едва ли мы сами себя: они создали план, для завершения которого понадобился бы век или больше. Ну а что еще они знают? Как им удается поддерживать свою цивилизацию без видимой агрокультуры, наземных сооружений, шахт и прочего? Как им удается создавать новые разумные расы и распоряжаться ими? Миллионы вопросов — и десятки миллионов ответов!
— Сможем ли мы узнать все это от них? — тихо спросила Барбро. — Или просто сломим их страхом?
Шерринфорд помедлил, опершись на камин, вынул изо рта трубку и сказал.
— Надеюсь, что мы проявим больше великодушия, чем полагается, к разбитому врагу. Они были врагами. Они пытались покорить нас и проиграли, и теперь в каком-то смысле они обязаны покориться нам, если не найдут способ заключить мир с машинной цивилизацией, не дожидаясь, пока она проржавеет и распадется, как они хотели бы. Но ведь они не причинили нам такого жестокого ущерба, какой наносили мы своим же собратьям в прошлом. И еще раз повторю: они могут научить нас чему-то, как только они перестанут быть нетерпимыми к другим формам жизни.
— Наверно, мы сможем отвести им резервацию, — сказала она и не поняла, почему он ответил так резко:
— Оставьте им то, что они заслужили! Они сражались, отстаивая мир, который отличался от нашего. — Он указал на город за окном. — Возможно, и нам самим стоит от него держаться подальше…
Однако думаю, что победи нас Древний Народ, люди на Роланде в конце концов мирно и даже счастливо исчезли бы.
Барбро покачала головой:
— Боюсь, что не понимаю вас.
— Что? — удивленно оглянулся он, позабыв всю свою меланхолию. Затем расхохотался. — Я сглупил, знаете, объясняя это Бог знает какому количеству политиков, ученых, послов и еще неизвестно кому, я позабыл, что вам-то я ничего не объяснил. Эта весьма сырая идея возникла у меня во время нашего путешествия, а я не люблю преждевременных выводов. Теперь, когда мы видели аутлингов и знаем, как они действуют, я тверже в ней уверен.
Он набил трубку.
— В известной мере, — сказал он, — я и пользовался архитипами в своей профессиональной деятельности. Детектив-рационалист. Явление не такое уж необычное. Мы часто встречаем людей, в разной степени напоминающих Иисуса, Будду, Мать-Землю или, скажем, в менее строгом смысле, Гамлета, Д'Артаньяна. Исторически, в воображении или в мифах такие фигуры кристаллизуют основные черты строения души человека, и, когда мы встречаем их в реальной жизни, наша реакция глубже идущей от сознания.
Он снова помрачнел.
— Человек тоже создает архитипы, которые не ограничены индивидуальностью. Душа, Тень — и вот, кажется, Внешний Мир. Мир магии, очарования, происходящих от волшебных чар, насылаемых полугума. йоидами. Кто-то был Ариэлем, кто-то Калибаном, но каждый был свободен от печалей и хрупкости смертных и, может быть, чуть жесток в своей беззаботности, чуть более коварен; обитатели туманов и лунного света не боги, а подданные правителей, у которых достаточно могущества, чтобы быть загадочными. Да, наша Царица Воздуха и Тьмы отлично знала, что показывать людям, какие грезы насылать на них время от времени, какие песни и легенды создавать… Интересно, что она и ее помощники извлекли из земного фольклора, что досочинили, а что люди сами пересоздали заново, когда ощутили, что значит жить на краю мира…
Тени потянулись по комнате. Стало прохладнее, стих шум транспорта. Барбро спросила еле слышно:
— И что же это давало?
— Во многих смыслах, — ответил Шерринфорд, — отселенец живет в средневековье. У него мало соседей, мало новостей из-за горизонта, приспособлеий для выживания на земле, которую он понимает лишь отчасти, которая в любую ночь может наслать на него невообразимые беды. Машинная цивилизация, приведшая сюда его предков, оказывается тут хрупкой. Он теряет ее, как народы средних веков потеряли Грецию и Рим. И вот над ним работают — долго, мощно, утонченно, с помощью архитипов Внешнего Мира, пока в его плоть не войдет вера в то, что могущество Царицы больше, чем сила машин: сначала будет вера, а за ней последуют и дела. О, это будет не скоро. В идеале это будет до незаметности медленным, особенно для самодовольных горожан… Но когда в конце концов вернувшиеся к древней вере отвернутся от них, как они смогут выжить?.. Барбро вздохнула:
— Она сказала мне, что когда их флаги взовьются над последним из наших городов, мы объединимся…
— Думаю, что и вправду к тому времени… — согласился Шерринфорд. — Тем не менее я верю, что каждый выбирает судьбу сам.
Он встряхнул плечами, словно сбрасывая давивший его груз. Вытряхнул пепел из трубки и потянулся, расправляя мышцы.
— Да, — сказал он, — но еще не настало время…
Она посмотрела ему в глаза.
— Благодаря вам…
Краска смущения появилась на его щеках.
— Со временем все равно кто-нибудь… Куда важнее то, что мы будем делать дальше. Это слишком важное решение, чтобы доверить его индивидууму или даже целому поколению.
Она встала: — Если бы я могла помочь вам…
— Я надеялся, что мы еще увидимся.
— Конечно, Эрик!
Айоук сидел на Холме Воланда. Волны Северного сияния почти закрыли ущербные луны. Опадали цветы огневки; некоторые еще горели кое-где. Пахло дымом. Воздух был теплым, хотя на небе уже не было солнца.
— Прощайте, счастливого странствия! — закричал паак. Пасущий Туман и Тень Сна оглянулись. Они уходили все дальше, к человеческому лагерю, огни которого сверкали, словно новая, режущая глаз звезда
