нагнали страха, каждая по своему вкусу, — сохранив таким образом освященную веками свободу допускать грубые искажения, именуемые свободой печати. Несколько газет наотрез отказались печатать столь очевидную галиматью. Некоторые упомянули новость в редакционных статьях, охарактеризовав ее как явный предвыборный фокус, на который они и не подумают клюнуть. Другие же честно старались сделать все возможное, но это им не удалось.
«Нью-Йорк Таймс» вышла с опозданием, известив читателей, что ее утренний выпуск не увидел свет в связи с «внезапными потерями в штате». В то утро в редакции умерло десять сотрудников.
«Канзас Сити Стар» вышла вовремя, громогласно требуя ответа на вопрос: что за очередную утку, рассчитанную на выкачивание денег, состряпали в Вашингтоне на этот раз? Ее штат не пострадал.
В Эльмире редактор местной «Газетт» сидел за своим столом. Он был мертв. Окоченевшие пальцы все еще сжимали полученную по телетайпу из Вашингтона копию президентской речи. Помощник редактора, попытавшийся взять листок, упал замертво у ног своего шефа. Третий распростерся у дверей — репортер, погибший от безрассудного намерения исполнить долг, за который отдали свои жизни его товарищи.
Радиостанция ВТТЦ взлетела в воздух в тот самый миг, когда ее микрофоны включились, и диктор уже открыл рот, чтобы прочитать новости, за которыми должна была последовать речь президента.
В конце недели подвели итог: семнадцать радиостанций в Соединенных Штатах и шестьдесят четыре по всей планете были загадочным образом выведены из строя некими сверхъестественными силами, причем как раз в нужное время, чтобы не допустить трансляции нежелательных для противника новостей. Тяжелые потери понесла и пресса. В критический момент редакционные здания рушились от каких-то неведомых взрывов или же самые информированные члены редакций гибли один за другим.
И все же мир узнал. Он получил ту весть, которую так тщательно готовили. Даже невидимки не вездесущи.
Новость вышла наружу, и несколько избранных почувствовали себя в безопасности. Зато всех остальных охватил ужас.
Вилл Грэхем вместе с лейтенантом Волем сидели у профессора Юргенса на Линкольн Парнуэй и просматривали вечерние выпуски всех газет, которые удалось раздобыть.
— Реакция в точности такая, как и следовало ожидать, — заметил Юргенс. — Сплошная мешанина. Вот, взгляните!
Он развернул «Бостон Транскрипт». В газете не было никаких упоминаний о невидимых силах, зато три колонии занимала передовая статья, содержавшая яростные нападки на правительство.
«Нас не интересует, правда или ложь — мрачная сенсация, обнародованная нынче утром, — вещал ведущий обозреватель „Трансирипт“. — Зато нас интересует, кто за ней стоит. Тот факт, что правительство взяло на себя полномочия, которые избиратели ему никогда не давали, и практически узурпировало первые страницы всех газет страны, мы рассматриваем как первый шаг и диктатуре. Мы наблюдаем тенденцию к методам, которые наша свободная демократическая страна не потерпит никогда, ни на единый миг, и которые столкнутся с нашим непреклонным протестом, пока мы еще сохраняем свободу голоса».
— Возникает вопрос, чьи взгляды выражает газета, — озабоченно сказал Грэхем. — Можно предположить, что автор писал ее абсолютно честно и с наилучшими намерениями. Вот только неизвестно, действительно ли он так считает, или эти мысли коварно внушены ему извне, но он воспринимает их как свои собственные и верит, что так оно и есть.
— Да, такая опасность существует, — согласился Юргенс.
— По нашим данным, витоны способны склонять общественное мнение в любую сторону, незаметно внушая мысли, которые наилучшим образом служат их целям. Поэтому разобраться, какие взгляды возникли и развились сами по себе, а какие навязаны извне, практически невозможно.
— В этом вся трудность, — подтвердил профессор. — Витоны имеют колоссальное преимущество: ведь они держат человечество в своих руках, разделяя его, несмотря на все наши попытки к объединению. Теперь каждый раз, когда какой-нибудь интриган начнет мутить воду, мы должны задать себе жизненно важный вопрос: кто за этим стоит? — Он нацелил длинный тонкий палец на статью, о которой шла речь. — Вот вам первый психологический удар, нанесенный врагом, первый выпад против замышляемого единства — ловко посеянное подозрение, что где-то якобы таится угроза диктатуры. Добрый старый прием: облить противника грязью. И каждый раз на удочку попадаются миллионы. И всегда будут попадаться — ведь люди скорее поверят выдумке, чем убедятся в правде.
— Да уж. — Грэхем мрачно уставился в газету.
Воль задумчиво наблюдал за ним.
— «Кливленд Плейн Дилер» придерживается другого мнения, — заметил Юргенс.
Он поднял газету и показал двухдюймовую шапку:
— Вот отличный пример того, как журналисты подают читателям факты. Этот парень возомнил себя сатириком. Он делает тонкие намеки на некую пирушку, состоявшуюся в Вашинггоне пару недель назад, и предлагает для витонов свое название: «вампиры Грэхема». Что касается вас, он полагает, что вы чем-то торгуете, скорее всего, очками от солнца.
— Скотина! — возмущенно бросил Грэхем. Уловив смешок Воля, он одарил приятеля таким взглядом, что тот быстренько примолк.
— Да вы не расстраивайтесь, — продолжал Юргенс. — Если бы вам довелось заниматься массовой психологией столько лет, сколько мне, вы давно перестали бы удивляться. — Он похлопал рукой по газете. — Этого следовало ожидать. Журналисты считают, что правда существует только для того, чтобы ее насиловать. А факты они уважают только тогда, когда это им выгодно. В остальных случаях гораздо умнее пичкать читателей всяким вздором. Это поднимает журналиста в собственных глазах и дает ему ощущение превосходства над нами, дураками.
— Увидь они все воочию, превосходства бы у них сильно поубавилось.
— Да нет, навряд ли. — Юргенс на мгновение задумался, потом сказал: — Не хотелось бы впадать в мелодраму, но, будьте добры, скажите, нет ли сейчас поблизости витонов?
— Ни одного, — успокоил его Ррэхем, бросив в — окно взгляд широко раскрытых сверкающих глаз. — Несколько парят вдали, над крышами домов, еще два висят высоко в воздухе над дорогой, а здесь их нет.
— Ну и слава Богу, — лицо ученого прояснилось. Он провел пятерней по длинным седым волосам и едва заметно улыбнулся, увидев, что Воль тоже вздохнул с облегчением. — Меня интересует, что нам делать дальше. Теперь мир узнал самое худшее — и что же он намерен предпринять, да и что он сможет предпринять?
— Мир должен не только узнать самое худшее, но и осознать его как суровую и непреложную истину, — убежденно проговорил Грэхем. — Правительство включило в свой стратегический план практически все крупные химические компании. Первый шаг — выбросить на рынок массу дешевых препаратов, входящих в формулу Бьернсена, чтобы весь народ смог сам увидеть витонов.
— Ну и что это нам дает?
— Это дает большой шаг к неизбежному обнародованию всех фактов. Нужно, чтобы в грядущей схватке мы могли опереться на единодушное общественное мнение. Я не имею в виду только нашу страну. Оно должно быть единодушным во всемирном масштабе. Всем нашим вечно грызущимся группировкам — политическим, религиозным и всяким прочим — придется прекратить раздоры перед лицом нависшей опасности и, объединившись, помочь нам в борьбе, чтобы раз и навсегда покончить с врагом.
— Наверное, вы правы, — неуверенно заметил Юргенс, — вот только…
Но Грэхем продолжал:
— Еще необходимо собрать как можно больше информации о витонах. Ведь то, что мы знаем о них сегодня, — сущая малость. Нам нужно гораздо больше сведений, а их могут предоставить только тысячи, может быть, даже миллионы наблюдателей. Мы должны как можно скорее уравновесить колоссальное преимущество, которое имеют витоны, уже много веков назад постигшие человеческую природу, и так же досконально выведать о них все возможное. Познай своего врага! Бесполезно готовить заговоры и сопротивляться, пока мы не знаем точно, кто нам противостоит.
— Вполне разумно, — согласился Юргенс. — Я не вижу для человечества никакого выхода, пока оно не сбросит это бремя. Только сознаете ли вы, что такое сопротивление?
