Саттон сошел с платформы и увидел едва заметную тропку, что вела к реке. Он пошел по ней, осторожно глядя под ноги, стараясь не споткнуться об острые камни.
Тропинка кончилась, и Саттон увидел на берегу старика.
Старик сидел, ссутулившись, на небольшом валуне, вросшем в глинистую землю. Между коленями у него была зажата самодельная удочка. Лицо украшала бородка двухнедельной давности. Он курил вонючую трубку, а рядом с ним стоял заляпанный глиной кувшин, заткнутый огрызком кукурузного печатка.
Саттон тихонько присел на землю рядом с камнем. Он обрадовался и немного удивился, когда его обдало речной прохладой. Легкий ветерок приятно ласкал щеки.
— Поймали что-нибудь? — поинтересовался Саттон.
— Ни хрена не поймал, — грубо ответил старик, не выпуская мундштук изо рта.
Он попыхивал трубкой, и Саттон с любопытством наблюдал за тем, как он курит. Окутанная клубами дыма борода его, казалось, давным-давно должна была бы сгореть синим пламенем.
— И вчера — ни хрена, — сообщил старик. Он вынул трубку изо рта и рассеянно уставился куда-то на середину реки.
— Хлебни, — сказал он, не поворачивая головы. Взял кувшин, протер горлышко грязной рукой.
Саттон, потрясенный до глубины души таким отношением к гигиене, чуть не расхохотался, но сдержался и принял кувшин из рук старика.
У жидкости был вкус желчи, и от нее драло горло, как наждаком. Саттон отодвинул кувшин и с минуту сидел, тяжело дыша, широко открыв рот, надеясь, что воздух охладит пылающее нутро.
Старик взял у него кувшин, Саттон утер текшие по щекам слезы.
— Выдержка, жаль, слабовата, — посетовал старик. — Не было времени дожидаться, пока поспеет.
Он тоже хлебнул прилично, вытер рот тыльной стороной ладони и, смачно крякнув, выдохнул… Пролетавший мимо шмель свалился замертво.
Старик поддел шмеля ногой.
— Хиляк, — презрительно отметил он.
Поставил кувшин на место и крепко заткнул огрызком початка.
— Откуда будешь-то? — спросил он, разглядывая Саттона. — Что-то я тебя раньше не видал.
Саттон кивнул.
— Разыскиваю одно семейство, Саттоны. Знаете таких? Джон Саттон мне нужен.
Старик хмыкнул:
— Старина Джон?! Так мы с ним, того, с малолетства… Редкостный негодяй, доложу я тебе. Ничего хорошего про него не скажу. Вот. Учился, понимаешь, законы изучал. Образованный… А толку-то? Копается на своей ферме. Во-он там, на другом берегу. — Старик быстро глянул на Саттона. — А ты, часом, не родич ему, а?
— Ну, — замялся Саттон, — не совсем. Не очень близкий.
— Завтра четвертое, — пробормотал старик. — А знаешь, что я тебе расскажу? Когда мы со стариной Джоном еще пешком под стол ходили, мы однажды подорвали водосток в Кемпбелловской долине — ей богу! Там рабочие оставили динамит, ну, а мы, как говорится, тут как тут. Ну, и устроили салют ко Дню Благодарения. Засунули динамит в трубу и подожгли шнур. Дорогуша ты мой, трубу разнесло к чертовой матери! Помнится, родители две недели прятали нас чтобы не нашли. Так-то вот. Эх, времечко было…
Пустозвон, подумал Саттон. Но зато сказал главное. Джон Саттон живет на том берегу реки, а завтра четвертое июля 1977 года — все, как в письме.
И спрашивать не пришлось — сам сказал.
Солнце палило по-прежнему, но здесь, под деревьями, зной почти не чувствовался. Мимо проплыл листок, на нем сидел кузнечик. Кузнечик прыгнул, но до берега не дотянул, свалился в воду. Течение подхватило его и унесло.
— Бедняга, — сказал старик с усмешкой. — И нечего было рыпаться. Самая злющая река в Штатах — наш Висконсин. Нету ему никакой веры. Когда-то пробовали по нему пароходы пустить, но ни хрена не вышло: сегодня на этом месте высокая вода, а завтра — мель. Нанесет откуда-то песка, и все дела. Тут один мужик, шибко умный, написал бумагу в министерство, про Висконсин-то. Дескать, ежели чтобы на Висконсине пароходы плавали, надо всю реку перековырять.
Издалека послышался шум поезда…
— Незавидная судьба у того кузнечика, верно я говорю, а, парень?
Саттон напрягся, выпрямился, совершенно ошеломленный.
— Как вы сказали?
— А, не обращай внимания, — ответил старик. — Так болтаю, считай, сам с собой разговариваю. Все думают, что я псих.
— Но… вы сказали что-то о судьбе?
— Ну, просто мне было когда-то интересно. Я даже написал рассказ про это, ей Богу, хочешь — верь, хочешь — нет. Но, правда, не очень хорошо вышло. Молодой был, мало что в жизни-то понимал.
Саттон расслабился и откинулся на спину.
Рядом кружилась стрекоза. Недалеко от берега плеснулась маленькая рыбка, по воде пошли круги.
— А вот насчет рыбалки, — сказал Саттон. — Мне показалось, что вам, в общем, все равно, поймаете вы что-нибудь или нет?
— А, лучше бы ничего не ловилось, — ответил старик, махнув рукой. — А то ведь как поймаешь, так это ж надо рыбу с крючка снимать. Потом надо обратно наживлять, да еще и забрасывать. Целая канитель, ну ее совсем. — Он вынул изо рта трубку и с чувством плюнул в реку. — Ты, сынок, Торо читал?
Саттон покачал головой, пытаясь вспомнить. Шевельнулись какие-то смутные воспоминания. В колледже по древней литературе проходили один фрагмент. Он помнил только, что фрагмент был довольно длинный.
— Не читал, так почитай, — наставил старик. — Он не дурак был, Торо этот.
Саттон встал и отряхнул брюки.
— Куда торопишься? — поднял голову старик. — Посиди еще. Ты мне не мешаешь.
— Вообще-то мне надо идти, — сказал Саттон.
— Ну, ладно. Может еще когда забредешь. Поболтаем. Звать меня Клифф, а теперь все величают старым Клиффом. Так и спроси, где старого Клиффа найти. Всякий скажет.
— Как-нибудь, обязательно, — вежливо ответил Саттон.
— Может, хлебнешь еще на дорожку? — предложил старик.
— Нет-нет, благодарю вас, — поспешно отказался Саттон.
— Ну, как хочешь, — пожал плечами старик, поднял кувшин и сделал приличный глоток. Увы, выдох на сей раз не был столь эффектен — никто не пролетал мимо.
Саттон вновь вернулся на платформу, жара не спадала.
— Все правильно, — сказал ему служащий на вокзале. — Саттоны живут на другом берегу, в округе Грант. Туда можно по-разному попасть. Вы как хотите — покороче?
— Наоборот, подскажите мне самый длинный путь, — ответил Саттон. — Я не тороплюсь.
Когда Саттон взобрался на холм у моста, взошла луна.
Он не торопился — у него в запасе была вся ночь.
З4
Земля была беспорядочно усеяна обломками скал, которые, казалось, какой-то разгневанный великан нашвырял в незапамятные времена. Тут не росли высоченные деревья, соревнующиеся с горами в высоте и могуществе. В укромных расщелинах прятались летние цветы, прижимаясь к корням могучих деревьев. Неподалеку, на ветке сидела белка и что-то верещала — не то восхищенно, не то рассерженно, поглядывая на всходившее солнце.
