глотку, мускулы живота напряглись до боли. Он бежал, прикрыв глаза, голова кружилась от изнеможения.
Ловушка не помогла. Как это он раньше не понял, что они наверняка не помогут? Робот – часть его самого, его невроз, который хочет его доконать. Может ли человек перемудрить самую мудреную часть самого себя? Правая рука всегда узнает, что творит левая, и даже самые хитроумные уловки лишь ненадолго обманывают искуснейшего из обманщиков.
«Не с того конца я Взялся за дело, – думал Настойч, когда лез вверх по склону. – Обман к свободе не приведет. Надо...»
Робот чуть не ухватил его за ногу, грубо напомнив о разнице между теоретическими и практическими познаниями. Настойч рванулся вперед и принялся бомбардировать его камнями. Отмахнувшись от них, как от мух, робот полез дальше по склону.
Настойч срезал угол по почти отвесной скале. Свободы обманом не добьешься, твердил он себе. Обман непременно подведет. Выход – в перемене! Выход – в покорении, но не робота, а того, что олицетворяет робот.
Самого себя!
Он был в полубреду, мысли текли бесконтрольно. Он убеждал себя-, если побороть ощущения сходства с роботом, то робот явно перестанет быть его, Настойча, неврозом! Он превратится в обыкновенный невроз и потеряет власть над Настойчем.
Нужен сущий пустяк: исцелиться от невроза (пусть хоть на десять минут) – и робот не причинит ему вреда!
Отхлынула усталость, и Настойча переполнила необычная опьяняющая самоуверенность. Он дерзко пробежал по хаотическому нагромождению камней – подходящему местечку для того, чтобы вывихнуть лодыжку или сломать ногу. Годом, даже месяцем раньше с ним бы здесь непременно что-нибудь произошло. Однако, переродившийся Настойч, уподобясь полубогу, легко перемахнул через огромные камни.
Робот, однорукий и одноглазый, упрямо принял несчастье на себя. Он зацепился за что-то и во весь рост растянулся на острых камнях. Когда робот, поднявшись, снова пустился в погоню за Настойчем, он заметно хромал.
Окрыленный успехом, но предельно настороженный, Настойч уперся в гранитную стену и прыгнул на выступ – едва заметную серую тень. На какую-то страшную долю секунды он повис в воздухе, но тут, когда пальцы его чуть не соскользнули со стены, он нащупал ногой опору. Не колеблясь, он подтянулся на руках и спрыгнул по другую сторону стены.
За ним, громко скрипя суставами, последовал робот. Он повредил себе палец – раньше нечто подобное случилось бы с Настойчем.
Настойч перескакивал с валуна на валун. Робот, то и дело скользя и оступаясь, приближался. Настойчу все было безразлично. Ему пришло в голову, что свойственная ему склонность к несчастным случаям подготовила его к этому решающему мигу. Теперь наступил отлив. Наконец-то Настойч стал тем, к чему его предназначала природа, – он приобрел иммунитет к несчастным случаям!
Робот пополз за ним по сверкающей поверхности белого камня. Опьяненный крайней уверенностью в своих силах, Настойч столкнул вниз несколько валунов и закричал во все горло, чтобы вызвать обвал.
Камни зашевелились, а над собой он услышал глухой грохот. Настойч укрылся за валуном, избежав простертой ручищи робота, и обнаружил, что дальше отступать некуда.
Он оказался в низенькой и неглубокой пещерке. Перед ним, загородив вход, вырос робот и отвел назад свой железный кулак.
При виде бедного, неуклюжего робота, подверженного несчастным случаям, Настойч разразился хохотом. Но тут робот выбросил вперед кулак, вложив в удар всю свою силу.
Настойч увернулся, но в этом не было нужды. Неуклюжий робот и так промазал по меньшей мере на сантиметр. Как раз такой ошибки и следовало ждать от нелепого создания, раба нелепых несчастных случаев.
Сила отдачи отбросила робота, он пошатнулся. Отчаянно стараясь удержать равновесие, он балансировал на краю скалы. Всякому нормальному человеку или роботу это удалось бы. Но не рабу несчастных случаев. Он упал ничком, разбив при падении единственный глаз, и покатился по склону.
Настойч выглянул было из пещеры, чтобы подтолкнуть падающего, но тотчас поспешно забился в самый дальний угол. Вместо него дело сделал обвал – он покатил быстро уменьшающееся черное пятно по пыльно-белому склону горы и забросал тоннами камней.
Настойч, усмехаясь, наблюдал за происходящим. Потом стал спрашивать себя, что он, собственно говоря, здесь делает.
Тут-то его и начала бить дрожь.
Спустя несколько месяцев Настойч стоял у сходней колонистского судна «Кучулэйн» и смотрел, как на зимнюю, залитую солнцем Тэту высаживаются колонисты. Среди них были люди самые различные.
Все они отправились на Тэту, чтобы начать новую жизнь. Каждый был кому-то дорог, по крайней мере самому себе, и каждый заслуживал какого-то шанса на жизнь независимо от степени своей жизнеспособности. Не кто иной, как он, Антон Настойч, разведал для этих людей минимальные возможности существования на Тэте и в какой-то степени вселил надежду в самых неспособных – в неумеек, которым тоже хочется жить.
Он отвернулся от потока первых поселенцев и по служебной лестнице поднялся на судно. В конце концов он вошел в каюту Гаскелла.
– Ну что, Антон, – спросил Гаскелл, – как они вам показались?
– По-моему, хорошие ребята, – ответил Настойч.
– Вы правы. Эти люди считают вас отцом-основателем, Антон. Вы им нужны. Останетесь? Настойч сказал:
– Я считаю Тэту своим домом.
– Значит, решено. Я только...
– Погодите, – прервал его Настойч. – Я еще не кончил. Я считаю Тэту своим домом. Я хочу здесь осесть, жениться, завести детишек. Но не сразу.
– Что такое?
– Мне здорово пришлось по душе освоение планет, – пояснил Настойч. – Хотелось бы еще поосваивать. Одну-две планетки. Потом я вернусь на Тэту.
– Этого я не ожидал, – с несчастным видом пробормотал Гаскелл.
– А что тут такого?
– Ничего. Но боюсь, что нам уже не удастся привлечь вас в качестве освоителя, Антон.
– Почему?
– Вы ведь знаете наши требования. Застолбить планету под будущую колонию должен минимально жизнеспособный человек. Как ни напрягай фантазию, вас уже никак не назовешь минимально жизнеспособным.
– Но ведь я такой же, как всегда! – возразил Настойч. – Да, на этой планете я исправился. Но вы же этого ожидали и навязали мне робота, который все компенсировал. А кончилось тем...
– Да, чем же кончилось?
– Что ж, кончилось тем, что я как-то увлекся. Наверное, пьян был. Не представляю, как я мог такое натворить.
– Но ведь натворили же!
– Да. Но постоите! Пусть так, но ведь я еле в живых остался после опыта – всего этого опыта на Тэте. Еле-еле! Разве это не доказывает, что я по-прежнему минимально жизнеспособен?
Гаскелл поджал губы и задумался.
– Антон, вы почти убедили меня. Но боюсь, что вы просто играете словами. Честно говоря, я больше не могу считать вас человекоминимумом. Боюсь, придется вам смириться со своим жребием на Тэте.
Настойч сник. Он устало кивнул, пожал Гаскеллу руку и повернулся к двери.
Поворачиваясь, он задел рукавом чернильный прибор и смахнул его со стола.
