желавшего, чтобы его оставили в покое и позволили жить своей жизнью, и сейчас он надеялся, что какие- то неуловимые чувства дадут понять метаморфам, что он им не враг. Он хотел подружиться с ними, мечтал о дружеской беседе и хотел поделиться своими мыслями с этим необычным народом. Он мог бы даже написать кого-нибудь из них. Позднее он снова подумал о возвращении к искусству и испытал необычайный душевный подъем. Несомненно, он отличался сейчас от того несчастного человека, каким был на Замковой Горе, и отличие это само по себе должно было сказаться на его творчестве. В течение нескольких следующих дней он репетировал речь, которую составил, чтобы завоевать доверие метаморфов. Со временем, рассуждал он, они могли бы стать друзьями, беседовать.
Однако проходили дни, а он не видел ни одного метаморфа. Нисмайл бродил по лесу, не встречая никого. И, наконец, решил, что слишком торопил события и спугнул их. Это его расстроило.
Однажды в сырой и теплый день через несколько недель после того, как в последний раз видел метаморфа, он купался в холодном и глубоком пруду, образованном валунами в полумиле ниже хижины, и вдруг заметил бледную стройную фигуру, быстро пробирающуюся сквозь густые заросли синелистого кустарника на берегу. Он выскочил из воды.
— Подожди! — закричал он. — Пожалуйста… не бойся!.. Не уходи!..
Фигура исчезла, но Нисмайл, бешено продираясь сквозь подлесок, через несколько минут снова увидел ее у гигантского дерева с красной корой.
Пораженный, Нисмайл замер — это был человек, женщина. Стройная, юная и нагая. С густыми каштановыми волосами, узенькими плечами, небольшой высокой грудью и яркими глазами, она, казалось, совершенно не боялась его, лесовика, который слишком очевидно наслаждался неожиданной радостью встречи.
Пока он собирался с мыслями, она неторопливо оглядела его и сказала со смехом:
— Какой ты исцарапанный! Разве ты не умеешь бегать по лесу?
— Я не хотел, чтобы ты ушла.
— Ну, далеко я бы не ушла… Знаешь, я долго за тобой следила, пока ты меня заметил. Ты из хижины, правильно?
— Да-а, а ты! Где ты живешь?
— Здесь и там, повсюду, — прозвучал мелодичный ответ.
Он изумленно смотрел на нее. Красота ее восхитила, бесстыдство потрясло. Откуда она взялась! Что делает одна обнаженная девушка в этих дебрях!
Девушка!
Конечно же, понял вдруг он с внезапной горечью ребенка, жаждавшего во сне сокровища, обретшего его и проснувшегося. Вспомнив, как легко метаморф стал его отражением, Нисмайл понял, что это просто какая-то шалость, маскарад. Он пристально изучал ее, выискивая признаки метаморфа: следы желтоватой кожи, острые выпирающие скулы, косящие глаза. Он искал эти следы на бесстыдно-веселом лице, но тщетно — во всех отношениях она выглядела человеком. И тем не менее… поскольку встретить здесь кого-то из соплеменников было просто невероятно, а пьюривара вполне возможно, то…
Он не хотел верить в это и решил доверчиво принять возможный обман в надежде со временем действительно поверить в свое счастье.
— Как тебя зовут? — спросил он.
— Серайс. А тебя?
— Нисмайл. Где ты живешь?
— В лесу.
— Значит, тут недалеко поселок?
Девушка дернула плечом.
— Я живу одна. — Она подошла к нему — он чувствовал, как напрягаются его мускулы по мере ее приближения — и легонько коснулась порезов от ветвей на его руках и груди. — Больно?
— Начинает болеть. Я их промою.
— Да, пожалуй. Давай вернемся к запруде. Я знаю тропку получше той, по которой ты мчался сломя голову. Иди за мной.
Она отошла в сторону и раздвинула густые заросли папоротник, открыв узкую, но хорошо утоптанную тропинку. Девушка грациозно рванулась вперед, и он побежал следом, восхищаясь легкостью ее движений, игрой мышц спины и ягодиц. Он нырнул в воду секундой позже ее, взметнув фонтаны брызг. Холодная вода успокоила саднящие царапины. Когда они вышли из воды, его властно потянуло привлечь ее к себе и обнять, но он не посмел. Они растянулись на поросшем мхом берегу. В глазах ее сверкало озорство, недоброе озорство.
— Моя хижина недалеко, — сказал он. — Я знаю.
— Не хочешь заглянуть туда?
— В другой раз, Нисмайл.
— Хорошо, в другой так в другой.
— Откуда ты? — поинтересовалась она.
— Я родился на Замковой Горе — знаешь, где это? И был придворным живописцем Коронала, но не обычным. Я пишу душой. Понимаешь, это… как бы переносить картину на холст душой… Я могу показать. Я смотрю на что-нибудь внутренним взором, охватываю суть увиденного своим подсознанием, затем впадаю в транс, почти засыпаю, преобразую увиденное во что-то свое и переношу на холст. — Он помолчал. — Это лучше видеть.
Она, кажется, почти не слушала его.
— Ты хочешь ко мне прикоснуться, Нисмайл?
— Да. Очень…
Густой и мягкий мох на ощупь напоминал толстый ковер. Она подкатилась к нему, рука его нависла над ее телом, и тут он заколебался: он был убежден, что она метаморф и играет с ним в какую-то извращенную игру Изменяющих Форму. Волна тысячелетнего страха и ненависти поднялась в нем: он страшился ее прикосновения, боялся найти ее кожу липкой и отвратительной, какой, по его мнению, должна быть кожа метаморфов. Еще он боялся, что она изменится, обернется чуждой тварью, когда будет покоиться в его объятиях. Глаза девушки приблизились, губы раскрылись, язычок дразняще мелькнул за белыми зубами — она ждала. В ужасе он заставил свою руку лечь на ее грудь. Кожа ее была теплой, упругой и чувственной плотью человеческой женщины — насколько он мог определить после стольких лет одиночества. С тихим вскриком она прижалась к нему. На один пугающий миг безобразный вид метаморфа мелькнул в сознании — угловатый, длиннорукий, длинноногий, безносый, но Нисмайл с силой отмел его прочь, приподнялся, лег и вдавился в ее сильное гибкое тело. Долгое-долгое время спустя они лежали бок о бок, умиротворенные, сцепив руки и ничего не говоря. Даже когда пошел легкий грибной дождь, они не шевельнулись, позволяя быстрым острым каплям омывать их тела. Наконец он открыл глаза и обнаружил, что она с любопытством смотрит на него.
— Я хочу нарисовать тебя, — сказал он.
— Нет.
— Не сейчас. Завтра. Ты придешь ко мне в хижину, и…
— Нет.
— Я уже несколько лет не пробовал писать. Для меня очень важно начать сызнова. И я очень хочу написать тебя.
— А я очень этого не хочу, — ответила она.
— Пожалуйста!
— Нет, — повторила Серайс мягко, откатилась от него и встала. — Рисуй джунгли, запруду. Только не рисуй меня, Нисмайл, хорошо!
Неторопливым жестом он дал понять, что согласен.
— Теперь я пойду, — сказала она.
— Скажи, где ты живешь?
— Я уже говорила — в лесу. Почему ты задаешь такие вопросы!
— Я не хочу терять тебя, а если ты исчезнешь, откуда мне знать, где искать тебя?
— Но я ведь знаю, где найти тебя, — засмеялась Серайс. — По-моему, этого хватит. — Ты придешь
