деревья. В течение нескольких часов он бродил среди них. Он подумывал о том, чтобы отдаться одному из растений-ртов, но это будет некрасивая смерть, медленная, кровавая и неизящная, а ему хотелось, чтобы о нем сказали, даже если и некому будет говорить, что он до конца сохранил элегантность. Вместо этого он пошел к сихорнским лозам, увешанным незрелыми, желтыми плодами. Спелые сихорны — один из изысканнейших деликатесов, но желтый плод налит смертоносными алкалоидами. Этован Элакка довольно долго стоял возле лозы; он не испытывал ни малейшего страха, просто был еще не совсем готов. Потом до него донесся гул голосов, на этот раз уже не воображаемый, — резкие голоса городских жителей. Этот гул пришел с востока вместе с благоухающим воздухом. Теперь он был готов. Он знал, что гораздо учтивее было бы дождаться их и предложить гостеприимство в своем поместье, лучшие вина и обед, какой он только мог позволить; но без прислуги он не смог бы сыграть роль радушного хозяина, да и вообще недолюбливал горожан, особенно когда те являлись непрошенными. В последний раз он оглянулся на двикки, ножевые деревья и единственную, каким-то чудом выжившую халатингу, предал свою душу на милость Леди и ощутил, что на глаза навернулись слезы. Он счел, что плакать ему не подобает, поднес к губам желтый сихорн и решительно вонзил зубы в жесткий, незрелый плод.
8
Перед тем как готовить обед, Эльсинома хотела лишь ненадолго дать отдых глазам. Но когда она прилегла, глубокий сон моментально охватил ее, погрузив в облачное царство желтых теней и расплывчатых розовых холмов; и хоть она едва ли ожидала, что получит послание во время случайной предобеденной дремоты, но почувствовала, когда сон уже полностью смежил ее веки, легкий нажим на ворота ее души, и поняла, что к ней приходит Леди.
В последнее время Эльсинома постоянно уставала. Никогда ей не приходилось работать так тяжко, как в те несколько дней после того, как весть о несчастье в западном Цимроеле достигла Лабиринта. Теперь все дни напролет кафе было переполнено возбужденными чиновниками Понтифексата, которые обменивались свежими новостями за парой кубков мулдемарского или доброго золотистого дулорнского вина, — в состоянии столь сильного душевного волнения они требовали только лучшие вина. Она не знала ни минуты покоя, раз за разом сверялась с записями, посылала к виноторговцам за новыми бочками взамен опустевших. Поначалу ей даже нравилось чувствовать себя участницей исторических событий. Но сейчас она просто выбилась из сил.
Перед тем, как уснуть, она подумала о Хиссуне — о принце Хиссуне. Как же трудно свыкнуться с тем, что ее сын — принц! Уже несколько месяцев от него не приходило ни единой весточки после того ошеломляющего письма, которое само по себе напоминало сон: в нем он сообщал, что принят в высший круг аристократов в Замке. Образ Хиссуне в ее восприятии постепенно начинал терять черты реальности. Она представляла его не маленьким мальчиком, быстроглазым и смышленым, который когда-то доставлял ей столько удовольствия, служил утешением и опорой, но незнакомцем в богатых одеждах, проводившим свои дни в советах с сильными мира сего, обсуждая в беседах, содержание которых невозможно и представить, судьбы всей планеты. Хиссуне виделся ей за огромным столом, отполированным до зеркального блеска, среди людей постарше, черты которых вырисовывались неясно, но от которых, тем не менее, исходило ощущение знатности и власти, и все они смотрели на Хиссуне, когда он говорил. Затем картина исчезла, и Эльсинома увидела желтые облака и розовые холмы. Леди вошла в ее душу.
Это было самое короткое из посланий. Она находилась на Острове — угадала по белым утесам и отвесным террасам, хотя никогда там и не была и вообще никогда не выходила из Лабиринта — и проплывала через сад, поначалу показавшийся ухоженным и воздушным, а потом вдруг ставший в мгновение ока темным и безмерно разросшимся. Рядом с ней была Леди, темноволосая женщина в белых одеждах, выглядевшая печальной и усталой, совсем не похожей на ту сильную, сердечную, внушающую спокойствие даму, которую Эльсинома видела в предыдущих посланиях: заботы пригнули ее фигуру к земле, глаза были прикрыты капюшоном и потуплены, двигалась она неуверенно. «Дай мне твои силы», — прошептала Леди. Но так не должно быть, подумала Эльсинома. Ведь Леди приходит, чтобы вдохнуть в нас силы, а не отнять их. Но Эльсинома из сна не испытывала ни малейших колебаний. Она была рослой и полной сил, ее голову и плечи обрамлял светящийся ореол. Она привлекла к себе Леди, крепко прижала к груди, и та вздохнула, и казалось, будто какая-то боль покидает ее. Затем женщины разделились, и Леди, от которой теперь исходило такое же сияние, как и от Эльсиномы, послала Эльсиноме воздушный поцелуй и исчезла.
Вот и все. Эльсинома проснулась удивительно внезапно и увидела знакомые унылые стены своего жилища во Дворе Гваделумы. Впечатление от послания еще сохранялось, но раньше каждое послание оставляло в ее душе ощущение новых целей, как-то изменяло жизнь; тут же — ничего, кроме тайны. До нее не доходило предназначение такого послания, но она подумала, что через денек-другой, возможно, все разъяснится само собой.
В комнате дочерей раздался странный звук.
— Эйлимур? Марона?
Ни одна не ответила. Эльсинома вошла к ним и увидела, что они склонились над каким-то небольшим предметом, который Марона быстро спрятала за спину.
— Что это у вас?
— Ничего, мама. Просто маленькая вещичка.
— Что за вещичка?
— Так, безделушка.
Что-то в голосе Мароны заставило Эльсиному насторожиться.
— Дай посмотреть.
— Ну правда, ничего особенного.
— Дай посмотреть.
Марона бросила быстрый взгляд в сторону старшей сестры. Эйлимур, вид у которой был встревоженный и смущенный, лишь пожала плечами.
— Это личное, мама. Неужели у девушки не может быть ничего личного? — защищалась Марона.
Эльсинома протянула руку. Марона убрала руку из-за спины и с явной неохотой подала небольшой зуб морского дракона, большая часть поверхности которого была покрыта резьбой, изображавшей какие-то незнакомые, вызывающие неосознанное беспокойство знаки — причудливые, вытянутые, остроугольные. Эльсиноме, все еще находившейся под влиянием странного послания во сне, амулет показался зловещим и источающим угрозу.
— Где ты его взяла?
— Они есть у всех, мама.
— Я спрашиваю, откуда он у тебя.
— От Ванимуна. Вообще-то от сестры Ванимуна, Шулайры. Но она взяла у него. Можно забрать?
— А ты понимаешь, что он означает? — спросила Эльсинома.
— Что означает?
— Именно это я и спрашиваю. Что он означает?
Марона, пожав плечами, ответила:
— Ничего. Просто безделушка. Я собиралась провертеть в нем дырочку и носить на шее.
— И ты думаешь, что я тебе поверю?
Марона промолчала.
— Мама, я… — Эйлимур запнулась.
— Продолжай.
— Это причуда, и ничего больше. Они есть у всех. У лиименов появилась новая сумасшедшая идея насчет того, что морские драконы — божества, что они собираются завладеть миром, а все несчастья последнего времени — предзнаменование того, что должно произойти. И еще говорят, что если мы будем
